Психология масс и фашизм

Сексуально-энергетические противоречия возникли в современной Греции, когда политика и экономика греческого государства находились в упадке. С точки зрения фашиста Розенберга, в дионисийскую эпоху происходит смешение и, как результат этого, гибель «хтонического» и «аполлонистического». Фаллос, по мнению Розенберга, становится символом восприятия мира в Греции. Поэтому возвращение естественной сексуальности воспринимается фашистами как признак упадка, похотливости, распутства и безнравственности. Однако это нельзя назвать лишь плодом фашистской фантазии; возвращение естественной сексуальности соответствует реальной ситуации, возникшей в результате вопиющего противоречия, заключённого в образе жизни людей в эту эпоху. «Дионисийские праздники» соответствуют маскарадам и балам, устраиваемым нашими реакционными сословиями. Тем не менее необходимо знать, что именно происходит на таких праздниках, чтобы не пасть жертвой распространённого заблуждения, когда в «дионисийском» событии видят воплощение сексуального опыта. Нигде столь великолепно, как на этих праздниках, не обнажаются нерушимые противоречия между распутными сексуальными стремлениями и подточенной моралью способностью к переживанию. «Дионисов закон безграничного удовлетворения половых вожделений означает беспрепятственное расовое смешение между греками и азиатами всех племён и мастей» (Розенберг. «Миф XX столетия»). Подумайте только, что в 4000 году какой-нибудь историк станет изображать сексуальные праздники XX столетия в виде беспрепятственного смешения немцев с неграми и евреями «всех племён и мастей»!

Во всём этом ясно проглядывает смысл идеи борьбы против расового смешения. Она заключается в защите от дионисийского начала, коренящегося в экономической заинтересованности в сохранении обязательного брака в условиях патриархального общества. Поэтому даже в мифе о Ясоне обязательный брак изображён как оплот борьбы против гетеризма.

Гетеры — это женщины, которые отказываются впрячься в ярмо обязательного брака и отстаивают право распоряжаться своей половой жизнью. Это требование, однако, приводит к конфликту с полученным в детстве воспитанием, которое лишает организм сексуальной восприимчивости.

Поэтому, чтобы спастись от своего лесбиянства, гетера бросается из одного приключения в другое либо ведёт неуравновешенный, лишённый организующего центра образ жизни. Гетеризм дополняется мужским гомосексуализмом. В силу обязательности супружеской жизни мужчины убегают к гетерам и сладострастницам, чтобы восстановить свою сексуальную восприимчивость. Этим объясняется неизбежность сходства между сексуальной обстановкой платонической эпохи и сексуальной структурой фашистов, которые заявляют о необходимости самой жёсткой формы патриархата и фактически возрождают в рамках семьи сексуальный образ жизни времён Платона, т. е. «чистоту» в идеологии, а в действительности распад и патологию. Розенберг и Блюхер рассматривают государство только как мужское государство, созданное на гомосексуальной основе. Любопытно наблюдать, как на основе этой идеологии возникает мнение о никчёмности демократии. Пифагор отвергается потому, что он выступал в качестве проповедника равенства всех людей, «глашатая демократического теллуризма, общества товаров и женщин». Эта идея внутренней связи «общества товаров и женщин» играет основную роль в антиреволюционной борьбе. Демократизация правления римских патрициев, при котором вплоть до пятого столетия триста аристократических семей избирали триста сенаторов, началась с пятого столетия, когда были разрешены смешанные браки между патрициями и плебеями, а это привело к «вырождению расы». Таким образом, даже демократизация политической системы интерпретируется как признак расового упадка. Здесь обнаруживается реакционный характер теории, так как теперь половые связи между греками и римлянами, принадлежащими к различным классам, рассматриваются как губительное для расы смешение. Представители угнетённых классов приравниваются к представителям чуждой расы. В другом месте Розенберг характеризует движение рабочих как «восхождение асфальтового человечества больших городов, заполненных отбросами азиатчины». Таким образом, за идеей смешения с чуждыми расами кроется идея половых связей с представителями угнетённого класса. На более глубоком уровне существует стремление политической реакции установить различия, которые представляются строгими с точки зрения сексуальной морали, но одновременно и совершенно неосуществимыми в силу сексуальных ограничений, налагаемых на женщин среднего сословия. В то же время половые связи между различными классами влекут за собой разрушение классового господства, обеспечивая таким образом возможность «демократизации», или, другими словами, пролетаризации, «аристократической» молодёжи. При этом у низших сословий каждого общественного строя формируются сексуальные представления и привычки, которые создают серьёзную угрозу для правителей любого авторитарного строя. [26]