Сегодня я могу предложить сделать выбор из семи
различных объяснений, два из которых — мои собственные. Число «семь» здесь ничего не значит; многие имеют собственные объяснения нынешней ситуации, которые укладываются или же не укладываются в предлагаемую схему. Дело не в числе или характере объяснений, а в самом факте их множественности, ставящем каждого из нас в положение человека, принимающего индивидуальное решение. И в этом отношении все мы: ученые и не ученые, научные сотрудники и руководители государства, обремененные информацией и решающие на уровне здравого смысла — ничем не отличаемся друг от друга.Объяснение первое
было предложено нам уже в первых отблесках предстоящих событий, во время демонстраций студентов в Алма-Ате в декабре 1986 г. и голодовки крымских татар на Красной площади в Москве летом 1987 г. ВО ВСЕМ ВИНОВАТЫ ЭКСТРЕМИСТЫ. Объяснение было не новым и не оригинальным и опиралось на нашу предшествующую политическую культуру. Оно было использовано затем с началом событий в Нагорном Карабахе и при первых массовых демонстрациях в Армении в феврале-марте 1988 г., чем очень стимулировало их массовость, глубоко задев национальные чувства армянского народа. В официальной версии закавказской ситуации тезис об «экстремистах» с вариациями внешнего заговора, эмигрантских кругов, враждебных идеологических сил и т. п. доминировал до начала 1989 г. Во многих частях страны он остается наиболее популярным официальным объяснением местных событий и поныне.Идея «злой руки» — в лице экстремистов, коррумпированных мафий, врагов перестройки, идеологических противников, бюрократического аппарата, зарубежных спецслужб или диверсионных центров — при всех своих вариантах имеет общую черту: ОНА ДЕЛАЕТ НАС НЕВИНОВАТЫМИ. То есть мы — хорошие и были хорошими, хотя могли допускать в прошлом отдельные ошибки. Но вины нашей за ситуацию нет, поскольку появились некие внешние силы, вышедшие из-под контроля или не поддающиеся нашему контролю в силу своей недосягаемости или заведомой злонамеренности.
Идея «злой руки» имеет определенную логику мышления и анализа. Она ищет источник напряжения по принципу «кому это выгодно». Поскольку это никогда не может быть выгодно «нам», источник может быть только — внешним, что опять же избавляет НАС от необходимости анализировать и менять свое поведение.
НАМ важно только устоять, преодолеть, проявить несгибаемость, не поступиться принципами, сохранить верность заветам и подобные идеологические качества.
Когда национальные конфликты для большинства жителей страны из цепи изолированных случайностей стали складываться в закономерную ситуацию, появилось другое объяснение.
Все ДЕЛО В ЭКОНОМИКЕ. Обострение национальных отношений вызвано ухудшением экономической ситуации, и если мы быстро накормим людей, национальные конфликты сами исчезнут или ослабнут, перестав представлять опасность для государства.Это объяснение одинаково легко укладывалось и в самое верхнее, и в самое нижнее житейское сознание. Были у него и более утонченные варианты: не раз доводилось, например, слышать, что национальные конфликты характерны для регионов с низкой производительностью труда (Закавказье, Средняя Азия), где господствуют теневая экономика, коррупция и крайне отсталая структура производства. Ссылки на Прибалтику, на Украину и Белоруссию, опыт преуспевающей Западной Европы при этом отметались как исключения, не менявшие общего правила.
В стремлении видеть экономическую основу в национальных трудностях (особенно отсталую экономическую основу) отразилась предшествующая идеологическая база нашего сознания, где все объяснялось экономикой или приматом экономики, или приматом материального над идеальным. Специфический «московский взгляд» был еще и в снобизме чуть более благополучного и сытого центра перед окраинами, в противопоставлении «светлого» центра темной периферии.