Психология переноса

398 Тягостный конфликт, начинающийся с nigredo или tenebrositas[87]" описывается алхимиками как separatio или divisio elementorum[88], solutio, calcinatio, incineratio[89] или как расчленение тела, как растерзание животных и принесение их в жертву, отсечение материнских рук или львиных лап, как атомизация жениха в теле невесты и т.д.[90]. Покуда протекает эта крайняя форма disiunctio, происходит трансформация того тайного, что - будучи либо веществом, либо духом, - низменно оказывается загадочным Меркурием. Иными словами, из чудовищных животных форм постепенно возникает res simplex[91], чья природа едина, но тем не менее составлена из двойственности ("объединенная двойственная природа" Гете). Алхимик пытается обойти этот парадокс или антиномию с помощью разнообразных своих процедур и формул, и сделать из двух одно[92]. Но сомнительность его успехов доказывается самим многообразием используемых символов и символических процессов. Очень редко можно встретить символы указанной цели, двойственная природа которых не становилась бы сразу же заметной. Filius phllosophorurn[93] алхимика, его lapis, его rebis, его гомункулус - все они отличаются гермафродизмом. Его золото - поп vulgi[94], его lapis - дух и тело; такова же его тинктура -sanguls splrltualls , "духовная кровь"[95]. Таким образом, мы можем понять, почему nuptiae chymicae[96], царская свадьба, занимает столь важное место в алхимии в качестве символа высшего и окончательного соединения: ею представлена "магия посредством аналогии", которая предположительно должна привести делание к завершению и связать любовью противоположности - ибо "любовь сильнее смерти".

9

399 Алхимия описывает, не просто в общих чертах, но часто в самых удивительных подробностях, такую же психологическую феноменологию, какая наблюдается при анализе бессознательных процессов. Показное единство индивида, подчеркнуто декларирующее "Я хочу, я думаю", распадается под натиском бессознательного. До тех пор пока пациент может считать кого-то другого (своих отца или мать) ответственными за испытываемые им затруднения, он способен сохранять некое подобие единства (putatur unus esse!)[97]. Но как только он осознает, что у него есть тень, что его враг находится в его собственном сердце, возникает конфликт, и одно становится двумя. Поскольку "второе" в конце концов оказывается очередной двойственностью, составленной из противоположностей, эго вскоре попадает в положение мячика, перебрасываемого между множеством "устремлений" и, как результат, случается, что "гаснет свет", то есть сознание лишается своего потенциала, и пациент уже не в состоянии распознать, где начинается и где заканчивается его личность. Ситуация подобна прохождению через затененную долину, и пациенту приходится цепляться за врача как за последний осколок реальности. Такая ситуация затруднительна и обременительна для обеих сторон; зачастую врач оказывается во многом в том же положении, что и алхимик, которому уже трудно сказать - то ли он плавит в тигле таинственную амальгаму, то ли сам находится в огне, как саламандра. Психологическая индукция неизбежно заставляет обе стороны участвовать в трансформации некоего третьего и самим также трансформироваться в ходе этого процесса; все это время знания врача подобно мерцающей лампе служат единственным смутным проблеском света во тьме. Ничто не отображает психологическое состояние алхимика лучше, чем разделение его рабочей комнаты на "лабораторию", где он возится со своими тиглями и перегонными кубами, и "молельню", где он молит Бога о весьма необходимом ему просветлении: "очисть ужасающую тьму нашего разума"[98], как гласит цитата из Aurora.