Психология проклятий

Коврик, растянутый с помощью магии, тянулся от входа в факультетский корпус и аж до самой проезжей части, по которой колесили кареты, повозки да дилижансы, а иногда скакали и всадники на одиноких лошадях. Край его, затоптанный копытами и изорванный колёсами, уже явно не был пригоден к тому, чтобы опять занимать почтённое место в зале учёного совета, но Котэсса знала: постирают, магией заштопают и опять вернут на место.

Как это всегда и происходит в НУМе, никто не будет выбрасывать хорошую вещь. Она им безумно дорога — как память, что ли?

Артефактологи запаздывали. Говорили, что транспортировать то, что они везли, было довольно опасно — вдруг скорлупа разобьётся, и таинственное проклятие падет на всех?

Но совсем скоро старая магия должна была исчерпать себя, а артефакт — открыться для всеобщего использования. Тогда-то им и воспользуются учёные: попытаются создать копию.

Сагрон рассказывал ей об этом довольно подробно, но Котэсса не вникала. Признаться, она почему-то не очень интересовалась спасительными артефактами, хотя должна была бы.

Эта штука могла лишить их общей головной боли, освободить Сагрона — и тогда всё было бы кончено.

Котэсса не понимала, почему она так сопротивлялась этой возможности. Впрочем, было понятно, что никто не позволит Сагрону использовать эту вещь. Он — слишком незначительная фигура на всеобщем плане, чтобы легко, безропотно воспользоваться столь могущественным артефактом.

И, что самое странное, это было единственным, что могло успокоить Тэссу. Она не хотела отпускать его — сама не знала почему, но не хотела. И это собственническое, эгоистичное желание с каждым днём становилось всё сильнее.

Принимать простую истину — то, что она влюбилась, — Котэсса не хотела. Она убеждала себя в том, что чувство собственности было обычным, базировалось исключительно на привычке и могло быть вытеснено более сильными отношениями с кем-нибудь другим.

И в тот же момент, девушка отлично знала, что вряд ли сумела бы кого-нибудь другого полюбить. Все мужчины, окружавшие её, казались на фоне Сагрона более… Блеклыми, скучными, неинтересными. Глупыми.

Да даже менее привлекательными.

Но она отрицала логику, отрицала собственное шестое чувство, а сейчас пыталась сконцентрироваться на ожидании.

— Слушай, а ты не хочешь поприсутствовать на эксперименте? — склонился к ней Шанук. — И, может быть, если у тебя нет ничего с Сагроном… — шёпот его стал более вкрадчивым, — мы…

— Какие мы? Я не испытываю никакой симпатии к столь глупым людям, как ты! — возмущённо прошипела она. — Отодвинься от меня, будь добр.

— Я, между прочим, похож на Сагрона! — гордо расправил плечи Шанук. — У нас даже цвет волос одинаковый!

Котэсса едва сдержала возмущённый возглас. Одинаковый, как же! Шанук, хоть и блондин, обладал волосами тёплого оттенка, у Сагрона же были выбеленные — он со смехом рассказывал о том, что когда-то какое-то случайное заклинание выпило кусочек его жизненной силы. Насовсем выпило, оставив по себе этот цвет, даже не седой. Что б он потом ни делал, прежние — русые, — волосы так и не вернулись, оставалось только привести в порядок полученное.

Родители его даже не узнали, когда впервые увидели — а потом с ужасом младшая сестрёнка тянула за прядки и пыталась понять, что с ним такого случилось.

Сейчас, спустя лет десять после инцидента, Сагрон вспоминал о нём со смехом, и Котэсса тоже позволяла себе весёлую улыбку в ответ.

— Когда уже будет этот артефакт? Дождь достал! — опять заворчал Окор, но Котэсса уже не поддавалась на провокацию и отказывалась поддерживать разговор.

Нечего ей делать — болтать с Шануком, всё так же не блещущим особенным умом. Можно подумать, он действительно заслуживал великой чести работать с сумасшедшим Толином Куоки! Даже если профессор и творил сейчас непонятно что, прежде у него были достойные работы, и он отнюдь не заслуживал, чтобы какой-то глупый студентишка вытирал о его личность ноги.

Дождь пустился сильнее, и Котэсса почувствовала, как над головой разворачивается чужая защита. Окор моментально гордо выпятил грудь, показывая, что это он сделал, но Котэсса, скользнув взглядом по преподавательским рядам, поймала весёлый взгляд Сагрона.

И зачем? Уж от воды она могла защитить себя и сама! Только им запретили использовать магию, в отличие от преподавателей…

Музыка заиграла внезапно. Торжественная, практически похоронная, заставившая тех, кто недавно терял родных или близких, низко опустить головы, поклоняясь перед всесильной смертью… Ассоциации, для Котэссы чуждые, охватили многих; казалось, все до единого слышали лившиеся из неизвестного источника ноты.

Артефакт несли на подносе. Мелодию излучал именно он — грустную, тяжёлую. Котэссе казалось, что эта вещь должна быть огромной, но на самом деле артефакт оказался лишь маленькой музыкальной шкатулкой, заведённой несколько минут назад. Игра оборвалась на самой верхней ноте, и тишина, пришедшая ей взамен, не предвещала беды.