Психология проклятий

Толпа начинала сгущаться, и заинтересованные женские взгляды, что, как всегда, не к добру, с каждой секундой становились всё более пристальными. По правде говоря, сейчас Котэсса мечтала провалиться под землю, только бы не видеть их всех и не слышать этих дурацких вопросов.

— Это мы что-то не знаем о профессоре Куоки, — уверенно оборвала сокурсницу девушка. — Потому что его слова смутно соотносятся со словами адекватного человека.

Кажется, ей не поверили. Хитрый прищуренный взгляд стал ещё более внимательным, и Котэсса с трудом подавила отчаянное желание сбежать. Она не сомневалась, что Эльма — судя по тому, что решилась спросить, — была совершенно не заинтересована в свободе Сагрона. Те же, кто задавал вопросы не исключительно из женского любопытства, сначала предпочитал молчать.

Да и Арко была готова поклясться, что где-то за спиной прозвучало какое-то нехитрое проклятие; оно разбилось о возведённый на скорую руку щит, конечно же, но особых надежд сие не внушало. Котэсса давно уже перестала быть наивной относительно женской ревности; мало ей косящейся гневно преподавательницы с соседней кафедры, так ещё и из-за чужих экспериментов стать жертвой влюблённых в Сагрона одногруппниц!

— Мы опоздаем, — тоном, не терпящим возражений, заявила она. — И, между прочим, из-за вас. А вы знаете, как доцент Лантон негативно относится к неответственным группам.

Доцент Лантон таким группам не мог сказать и слова, но Котэсса не позволила окружившим её девушкам об этом вспомнить. Она с такой скоростью рванулась вперёд, громко стуча каблуками по каменному полу НУМа, что остальные были вынуждены только поспевать, стараясь не отстать ни на шаг.

Этот способ был давно испытан Котэссой; как бы группа ни знала университет, как бы ни изучила его коридоры, они всё равно мчались за старостой, словно привязанные каким-то древним магическим заклинанием, и думали головой только в том случае, когда она сбивалась с определённого пути, да и то не всегда. Если же не демонстрировать им сомнений и бежать вперёд, то дух спешки просыпался буквально в каждом, и они бросались вперёд чуть ли не наперегонки.

Котэссе это даже чем-то нравилось; она предпочитала таким образом уходить от каждого неудобного разговора. Обычно, добегая к цели, её преследовали уже забывали о собственных вопросах. Но сегодня что-то явно пошло не так; когда она влетела в аудиторию ещё за пять минут до конца перемены, пристальные заинтересованные взгляды сокурсниц никуда не делись, напротив, стали ещё более внимательными.

Благо, доцент Ролан явился вовремя — а он был знатным любителем и самому опаздывать на пары, хотя обычно не пускал никого в аудиторию после собственного прихода. Это всё сочеталось с абсолютной мягкостью во всех остальных вопросах, за исключением сдачи лабораторных работ, и студенты давно уже привыкли к тому, что их преподаватель — совершенно парадоксальная личность.

Четвёртый — нынче уже пятый, — курс он боялся и вовсе. Поговаривали, что именно он у них должен был читать какую-то сверхсложную дисциплину, да и в этом году обязан был приступить к преподаванию, но всегда менялся с кем-нибудь другим. Отвратительная группа — только так выражался о своих нежелательных подопечных Лантон, предпочитая всех, кого угодно, лишь бы только не надоедливых студентов с избранного в его глазах потока.

Но на этот раз он ступал неожиданно прямо. Котэсса даже удивилась тому, с какими усилиями он переставлял ноги и как с трудом кивнул, словно был сконцентрирован лишь на том, чтобы не свалиться с ног. Или на том, чтобы не выдать собственный дискомфорт как-нибудь иначе.

Когда он взялся за чтение лекции, то, кажется, расслабился. По крайней мере, голос с напряжённого стал вполне нормальным, взгляд — более рассеянным, как и прежде, и студенты тоже успокоились, узрев уже привычного преподавателя.

Но Котэссе всё равно не давал покоя его внешний вид. Что-то с Роланом случилось, вот только что именно?

Он словно не желал, чтобы эта лекция заканчивалась. За, доцент был человеком увлекающимся, но обычно очень сильно уважал перемены, потому отпускал группу ровно со звонком, а то и на несколько минут раньше. На сей раз он просидел почти аж до звонка на следующий урок, потом вышел на мгновение, вернулся, начал вторую лекцию раньше, чем следовало — пара без перемены, затянувшаяся до невозможности, напоминала большинству сущий ад.

Да и у Котэссы, признаться, болела рука. Привычно интересный урок превратился в сплошную диктовку, словно Ролана подменили, и он крутился на своём месте, то и дело убыстряя и без того не особенно медленный поток слов.