… Перед зданием автосалона нас поджидал Евгений Петрович с двумя продавцами. Но я смотрела не на них, а на мою машинку: двухдверную, самого, что ни на есть красного цвета, с раскосенькими глазками.
– Вот все документы, – подскочил ко мне менеджер Иван. – Давайте вы сядете, а я покажу вам управление.
– Да-да, – рассеянно пробормотала я, ощущая себя Золушкой, случайно попавшей на праздник жизни.
В салоне так вкусно пахло чистой, нагретой солнцем кожей. А в голове моей сразу родилось имя для моей машинки – ласточка. Я попробовала его произнести несколько раз и окончательно утвердилась в правильности выбора. Ласточка!
Я честно пыталась вслушиваться в то, что говорил мне Иван, а сама гладила мягкую оплетку руля и думала: «Неужели сбылась моя мечта? Вот я сейчас, возьму и поеду?»
Ужас, во всем теле разлилась слабость, я обмякла и расплылась по сиденью.
– Ой, ей опять плохо, – выскочил из машины Иван.
Здоровенный клок ваты, облитой нашатырем, живо привел меня в чувство. Устыдившись собственной слабости, я отказалась от помощи и твердо решила остаться за рулем.
Это ничего, что я последний раз водила машину пять лет назад. Кое-что все-таки в памяти сохранилось. После третьей попытки я завела двигатель и попробовала тронуться с места. Ласточка взревела, но не тронулась с места.
– Передачу включите, – последовал совет.
Я послушалась его и повторила попытку. Машина дернулась и заглохла.
– И с ручника неплохо снять, – успокаивающе сказал Иван.
Я глубоко вздохнула и выполнила и это указание. В четвертый раз завела машину, выжала сцепление и со страшным скрежетом воткнула передачу. Нажала на газ и машина вдруг дернулась назад, чуть не врезавшись в урну с мусором, хорошо двигатель опять заглох.
– Это вы заднюю передачку включили, – спокойно прокомментировал незадачу Иван.
Тут вылез из джипа Миша и, чуть вразвалку (он всегда так ходил) подошел ко мне:
– Вы когда последний раз сидели за рулем?
– Давно, – честно призналась я.
– Может, кто из моих ребят сядет? – предложил он.
– Нет! – я так отчаянно замотала головой, что он усмехнулся, но отступил.
В конце концов, я сумела тронуться с места и поехала. Ох, как это оказалось быстро! Все было как в тумане. Машины мчались навстречу, как сумасшедшие. Всюду какие-то огни, знаки запрещающие, светофоры оказались понатыканы в огромном количестве. И зачем их столько? Двигатель ревел, но включать третью передачу я боялась – и так скорость была очень приличной.
А сзади меня почти вплотную ехали два джипа, причем не цепочкой, а в ряд.
Я вся вспотела, спина, руки и даже ступни стали мокрыми, как после душа, но упрямо держалась за руль. Несколько раз, во время остановок перед светофором, машинка глохла; раза два я чуть не врезалась в каких-то придурков, почему-то не уступивших мне дорогу. Но все когда-то кончается. Наконец я сумела подъехать к дому.
Припарковать ласточку у меня уже не было сил, это вместо меня сделал один из людей Миши. А сам он стоял рядом со мной и мягко выговаривал:
– Это я могу, Валерия Михайловна, поворачивать влево из правого ряда, и ехать под «кирпич» и никому не уступать дорогу. Но! Я это делаю не всегда. А когда очень-очень тороплюсь.
– А чем я хуже вас? – парировала я.
Миша растерялся было, но продолжил:
– А на скорости в тридцать километров со второстепенной пересекать главную дорогу?! А на той же скорости занимать только левую полосу?! А кто половину светофоров не заметил? Хорошо, мы прикрывали! Ну, Валерия Михайловна, вы даете! Как вы будете ездить?
Я уже хотела было пройтись по поводу мужского шовинизма, но вспомнила, чем обязана Михаилу и смиренно пообещала, что больше не буду. В смысле ездить буду, а нарушать правила не буду.
И тут перед нами, откуда ни возьмись, появилась экзальтированная дамочка, возвращавшаяся домой со своим бульдогом. Я сразу поняла – сейчас произойдет очередная катастрофа. Но отменить сие было уже не в моих силах. Она же, не обращая ни малейшего внимания на моего спутника, подскочила ко мне и оживленно затараторила:
– Ой, как хорошо, что я вас встретила, милочка. Лечение уже почти закончено. Так что вы мне должны три с половиной тысячи рублей. Сюда входят и уколы и перевязки. Было бы замечательно, если бы вы, скажем, завтра смогли мне их отдать. И мы, как говорится, разойдемся миром.
– Это кто? – захрипел ошарашенный гигант.
Я неохотно пояснила. Черкасов, обычно рядом со мной становившийся более цивилизованным, вспомнил свою криминальную сущность, и побагровев, зарычал:
– Ты чо, блин, поганка? В чужой базар влезаешь. За свою сявку бабло требуешь. Тебя что, в асфальт закатать?
Он ловко наклонился к Фордику и, молниеносно ухватив его за шкирку, затряс перед лицом дамочки:
– Мне сейчас ему башку отвернуть? А? Ну-ка, быстро скажи, что пошутила, иначе…
В его ручищах скулящий бульдог смотрелся щенком-заморышем. Черкасов сделал угрожающее движение, будто и вправду собрался свернуть голову Фордику. Даже я на мгновение поверила.
– Нет! – закричала дамочка и, сникнув, добавила. – Не надо. Я пошутила! Я не хотела, это муж велел столько назвать.