Психология сказки

Поэтому единственное, на что мы можем рассчитывать в плане теоретической поддержки и руководства, — это на нашу способность к объективной и точной интерпретации мотивов сновидений, помогающую понять, какое средство для излечения нам предлагает использовать бессознательное. Тут мы вступаем в область, которая имеет отнюдь не только индивидуальный характер (при всей уникальности процесса исцеления), поскольку волшебные сказки и мифы дают нам в образной форме представление об инстинктивных процессах, общих для всех людей. Подобно тому как все человеческие существа — как бы ни различались они между собой — ходят на двух ногах, имеют только один рот и два глаза, так и человеческой психике при всех индивидуальных различиях, присущи определенные фундаментальные структурные свойства, встречаемые везде и всегда. Вот на этом-то уровне коллективного бессознательного и можно обнаружить образные представления типических процессов лечения типических заболеваний. Если вам, например, в общих чертах известно, что означает для заколдованного человека купание, а вашему пациенту снится сон, в котором анализ уподобляется купанию в ванне, то у вас уже имеется интуитивная догадка о возможном типе лечения. С другой стороны, если пациенту снится, что ему необходимо разрезать некое существо на части, у вас опять же имеется интуитивное понимание направления, в каком должен пойти процесс лечения, и некоторая информация о том, что предпринять в данном индивидуальном случае. Естественно, всегда существуют сомнения относительно того, кто должен искупаться в ванне или кто должен быть обезглавлен, но сведения об этом обычно предоставляются материалом самого сновидения.

Нам следует теперь взглянуть более пристально на наш предмет и отметить одну общую проблему, возникающую при работе с мифологическим материалом, особенно материалом волшебных сказок, и создающую определенные трудности для их понимания. Когда вы читаете такую сказку как бы глазами ребенка, воспринимая ее наивно и с чувством, вы неизбежно исходите из предположения, что центральное лицо рассказа — будь то принцесса, принц, мальчик или девочка — является обычным человеческим существом, и, соответственно, отождествляете себя с ним, разделяя все его страдания (обычно представительницы женского пола отождествляют себя с женскими персонажами, а представители мужского — с мужскими). Если вы читаете миф, например «Одиссею» или «Эпос о Гильгамеше», то идентификация облегчается благодаря тому, что герой ведет себя подобно человеческому существу: он испытывает страх, печалится, радуется и т. п. Он, например, спрашивает: «Что же мне делать?» или что-либо в том же духе, приближаясь, таким образом, к обычному для человека образу мышления и чувствования и создавая для читателя возможность идентификации с ним. В этом отношении в героях мифов гораздо более сказывается их земная, человеческая природа, нежели в героях волшебных сказок.

Учеными уже отмечалось, и их доводы выглядят убедительными, что герой или героиня волшебных сказок заметно отличаются от героев мифов. В волшебных сказках они гораздо менее человечны, иначе говоря, они лишены внутренней жизни. У них нет обращенной к себе внутренней речи, они не знают сомнений, не испытывают неуверенности, то есть им не свойственны чисто человеческие реакции на происходящее. Герой в сказках бесстрашен и никогда не теряет присутствия духа, продолжает сражаться до тех пор, пока не одолеет врага. Героиня безропотно идет на мучения и проходит через множество испытаний на своем пути, пока не достигнет своей цели. Но нам ничего не сообщается о каких-либо чисто человеческих реакциях, которые столь естественны в их положении. По этой причине один из исследователей сказки, д-р Макс Люти (Max Liithi), заходит настолько далеко в своих выводах, что утверждает, будто герои в фольклоре являются фигурами, выкрашенными в белый или в черный цвет, что они создаются по определенным шаблонам с характерной тенденцией к наделению их такими, например, чертами, как ловкость, верность, способность переносить страдания и т. д., и что они остаются неизменными на протяжении всего рассказа. В поведении героя волшебной сказки вы никогда не обнаружите никаких признаков психологической конверсии, т. е. перехода из одного психического состояния в другое, тогда как в мифе смена установки — явление достаточно обычное. Таким образом, несмотря на наличие у них

ряда характерных человеческих качеств, герои волшебных сказок не являются людьми в полном смысле этого слова. Это происходит потому, что они представляют собой не просто типы человеческих существ, а архетипы, и, следовательно, бесполезно с помощью прямых аналогий отыскивать в них какие-то черты человеческого эго. Героя волшебных сказок нельзя воспринимать в качестве определенного мужчины, а героиню — в качестве определенной женщины.