Психология убийства

К приятию убийства человечество давно подготовила религия, особенно христианство, поскольку один из главных ее догматов содержит утверждение, что неизмеримо лучшая доля ожидает человека за гробом. Об этом прекрасно сказал С. Кьеркегор: "...На языке людей смерть это конец всего и, как они говорят, пока есть жизнь, есть надежда". Однако для христианина смерть вовсе не конец всего и не простой эпизод в единственной реальности, каковой является вечная жизнь; и она вмещает бесконечно больше надежды, чем несет нам жизнь, даже наполненная здоровьем и силой. Таким образом, для христианина даже смерть не выступает "смертельной болезнью...". Убийство во всех без исключения случаях ускоряет уход в это вечное блаженство, а поэтому вроде бы служит людям. Проповедь христианством загробной жизни, воспевание смерти, мученичества и страданий обесценивают саму жизнь, лишают ее радостей и ярких красок, в том числе в представлениях убийцы. Религия постоянно внушает страх перед Богом, его гневом, что, правда, далеко не всегда удерживает грешников, но страшиться можно лишь того, кто представляет серьезную угрозу, в частности разрушением и даже лишением жизни. Человек часто оказывается мечущимся между опасностями реальной жизни и теми карами, которые будут обрушены на его несчастную голову, когда он предстанет перед Господом. Такая личностная ситуация требует защиты, которая во многих случаях осуществляется с помощью упреждающего насилия.

Библия насыщена убийствами (одиночными, групповыми и массовыми), кровавыми казнями и пытками, в ней немало человеческих жертвоприношений. Один из первых эпизодов этой священной книги — убийство, и первый убийца был третьим по счету библейским жителем Земли, первенцем Адама и Евы. При всем том, что любая священная книга есть проекция реальной жизни людей, она не может не оказывать на них обратного воздействия, в частности ненамеренно провоцируя убийства через религиозную идеологию и религиозную психологию. Отрицание такого эффекта есть отрицание религиозной жизни и самой религии как неотъемлемой части общественной психики.

Для понимания того, почему могут быть приемлемы проступки и преступления, небезразличен и другой основополагающий христианский догмат о первородном грехе, об изначальной и неустранимой греховности и ничтожности человека перед Богом. По С. Кьеркегору, именно эта негативность человеческого бытия признается им в качестве онтологического условия спасения, а осознание собственной греховности становится единственно возможной основой движения человека к Богу. Но осознание того, что он греховен только потому, что принадлежит к людям, может послужить отправной точкой движения не к Богу, а по прямо противоположному направлению — к действительному совершению греховных дел, поскольку все равно грешен, даже и без собственной вины.

Этот путь может быть отмечен отчаянием и напряженностью, которые будут умножаться по мере совершения все более тяжких проступков. Тот же С. Кьеркегор писал, что, когда отчаиваются в грехе, это означает, что грех заключен внутри своей собственной последовательности или же стремится там оставаться. Он полностью отказывается иметь какое бы то ни было отношение к добру, он сожалеет о своей слабости — о том, что порой прислушивался и к другому голосу. Нет, теперь он решает слушать лишь самого себя, иметь дело только с собою, замкнуться в пределах своего "Я", оградить себя отчаянием своего греха от всякой неожиданности или следования добру. Он сознает, что сжег за собой все мосты и стал столь же недостижим для добра, сколь это добро недостижимо для него. Отчаиваться во грехе — это вторичное отделение от добра, которое выживает из греха, как из плода, последние демонические силы; тогда он вынуждает себя считать не просто бесплодным и тщетным то, что зовется раскаянием и милостью, но также видеть в этом опасность, против которой он более всего вооружается. Я полагаю, что отчаяние будет усиливаться и по мере того, как человек начнет терять надежду приблизиться к Богу, все больше убеждаясь в своей греховности, теперь состоящей как бы из двух пластов: той, изначально унаследованной, и той, которая сотворена уже собственными руками.

Опасность догмата о прирожденной и неустранимой греховности состоит и в том, что человек, зная, что он все равно грешен, этим первородным грехом и будет оправдывать свои поступки, снимая таким путем с себя и ответственность, и вину. Индивид, находящий истоки своего преступного поведения вне своих воли и желания, в том, что лежит за пределами его сил, чаще всего является аморальной личностью. Подобный аморализм будет толкать его на совершение все более опасных поступков, в том числе убийств.