Один из психиатров, приглашенных защитой, (его первым из троих вызвали дать показания), был в личном общении человек очень милый, только вот он оказался сущим кошмаром на месте для свидетельских показаний. Он неплохо начал выступление, но затем разгорячился, увлекаясь любимым предметом; набрал обороты, становясь все более и более многословным, пока у всех в суде не начала кружиться голова. Первым делом он разъяснил и расхвалил метод, с помощью коего судебные психиатры пришли к своим умозаключениям (метод, недоступный экспертам меньшего калибра), затем изложил череду замысловатых утверждений со множеством придаточных предложений (упоминая и возможные возражения), после чего перечислил другие и дополнительные диагнозы. Примерно через час у присутствовавших уже кружилась голова, и когда он наконец завершил выступление, то оставил всех в полном недоумении. Два других психиатра, приглашенных защитой, поставили свой диагноз (как они утверждали, именно выявленное ими заболевание стало причиной деяния подсудимой); сразу же после этого оба сошли с места для дачи свидетельских показаний. К тому времени все присутствующие явно чувствовали, что пока с них хватит объяснений психиатров.
Меня вызвали, чтобы я представил возражения на тезисы экспертов защиты. Я снова заявил, что, если бы не алкоголь или каннабис, она бы не совершила убийство.
Адвокат подсудимой принадлежал к тем, кто размахивает дубиной, а не орудует рапирой. Казалось, его метод состоит в том, чтобы запугиванием добиваться желаемого ответа.
Вообще-то философские доводы в суде приводить бессмысленно – скажем, рассуждая о теоретических недостатках или абсурдности ДСС-5. Но в данном случае мне и не нужно было это делать, поскольку – даже если следовать весьма расплывчатому определению расстройства личности, приведенному в ДСС-5, – получалось, что у обвиняемой нет этого расстройства.
Надо отдать должное адвокату подсудимой: за исключением самого диагноза, в его руках не было практически никаких средств для защиты клиентки. (Пожалуй, защита в безнадежных делах почти так же приводит в уныние, как попытка учить детей, которые не желают учиться.) Это был напыщенный, худой и холерический человек; довольно странно, что он выглядел моложе своих лет. Судья объявил перерыв на обед, прежде чем начался мой перекрестный допрос. Во время перерыва мне передали обзорную статью о заболевании, которым – как утверждали эксперты защиты – страдает обвиняемая. В статье кратко перечислялось все, что известно (или считается известным) о ее заболевании. Все это были общепринятые положения – но из этого еще не следовало, что они верны.
После обеда адвокат поднялся, чтобы задать мне вопросы.
– Вы прочли статью, которую я вам направил? – осведомился он.
– Да, – ответил я.
– Вы читали ее раньше?
– Нет.
– Вы ее не читали? – Он картинно повернулся к присяжным. Его тон ясно показывал, что я человек невежественный и ленивый.
– Нет, – подтвердил я. – И я не утверждаю, будто прочел все на свете. Но там не сообщается ничего такого, чего я бы не знал до этого.
Дальнейшее продвижение по этому пути не сулило ему никакой выгоды, поэтому он продолжил так:
– В статье перечислены факторы, связываемые с этим заболеванием, не так ли?
– Да, – кротко ответил я, мысленно восторгаясь тем направлением, в котором он двинулся. Я знал, что теперь он в моей власти.
– Здесь сказано… – И далее он один за другим перечислил так называемые факторы риска возникновения этого заболевания, всякий раз спрашивая, верно ли, что в ее жизни имел место тот или иной фактор. И в каждом случае я соглашался: да, это так.
– И тем не менее, – провозгласил он, дочитав список и с наигранным гневом отбрасывая статью в сторону, – вы утверждаете, что у нее не было этого заболевания?
Я был готов к такому повороту. Мое сердце так и прыгало от радости, но у меня хватило осторожности не показывать эту радость.
– При всем моем уважении, – проговорил я, – вы напоминаете человека, который видит кого-то курящим и заключает, что у этого курящего рак легких.
Обвинитель хищно ухмыльнулся, сидя за своим столом. Лицо адвоката побагровело, сделавшись почти лиловым. Контраст с его париком получался очень впечатляющий. Глаза у него, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Теперь его гнев был самый что ни на есть подлинный.
– Но у нее же были все эти факторы риска, разве не так? – спросил он.
– Жаль, что я вынужден повторяться, – произнес я. – Но вы понимаете все совершенно противоположным образом, чем следовало бы. Вы допускаете логическую ошибку. Допустим, у человека рак легких. Почему? Потому что он курит. Но из этого не следует, что у всякого, кто курит, обязательно рак легких.
Ухмылка на лице у обвинителя стала еще более заметной. Казалось, адвокат не в состоянии или, возможно, не желает понять суть дела. У него не осталось доводов, и он уселся с сердитым «Хм-м!», словно это я вел себя неразумно, а вовсе не он.