На что Генриетта детским голосом ответила:
– Я не хотела быть матерью.
– А сейчас, моя дорогая девочка, что ты хочешь, чтобы тебе отрезали?
– Ганглии, которые надулись на шее.
– Почему?
– Для того чтобы я могла не разговаривать с людьми.
– А потом, доченька?
– Хочу, чтобы мне вырезали ганглии, надувшиеся под руками.
– Зачем?
– Чтобы не работать.
– А потом?
– Хочу, чтобы мне вырезали те, что около половых органов, чтобы я могла остаться одна, сама с собой.
– А затем?
– Ганглии на ногах, чтобы никто не мог заставить меня никуда идти.
– А что ты хочешь сделать потом?
– Умереть…
– Ну вот, доченька, теперь ты знаешь путь, по которому будет развиваться твоя болезнь. Выбирай: идти по нему или выздороветь.
Пачита наклеила ей на руку пластырь, и через три дня рана зажила. Генриетта решила вернуться в Париж и через две недели умерла. Когда я сообщила грустную новость Пачите, она сказала: «Брат приходит не только лечить. Он также помогает умереть тому, кто этого хочет. Рак и другие серьезные заболевания – это солдаты, у них есть четко разработанный план завоевания. Когда ты рассказываешь больному, который занимается самоуничтожением, весь путь его болезни, он стремится завершить его. Поэтому твоя француженка, предвидя два года страданий, отказалась от борьбы. Она сдалась болезни и помогла ей завершить свой план за две недели». Из этого я вынесла урок: раньше я думала, что, чтобы спасти человека, достаточно сказать ему, что он идет по пути саморазрушения. Этот случай заставил меня понять, что, заявив такое, можно приблизить смерть.
Необязательно. То, что рассказала Валери, – очень правильно, но из этого нельзя делать общие выводы. Без сомнения, лучше верить, но это не условие
В результате Вигно находился под таким впечатлением, что сам написал об этом в своих мемуарах