Психомех

Маас специально напустил на себя видимость спокойствия и доел бутерброды, несмотря на то, что сейчас на вкус они были.., как солома. Затем он отправился в машинную комнату, где Вятт наблюдал за состоянием Хаммонда. На ложе машины — ну, не совсем на ложе, а на обитой мягким платформе с привязными ремнями — Хаммонд обильно потел и судорожно извивался. На фоне электромеханической громады Психомеха грязное обнаженное тело бродяги казалось очень маленьким и незначительным, но когда Маас настроил дополнительную систему для снятия показаний, он сразу увидел, что это не так. Нет, Хаммонд ни в коей мере не был незначительным. Напротив, он был очень незаурядным человеком.

— Ганс, — с трудом пробормотал Вятт с набитым ртом, — что ты делаешь? — и, не дожидаясь ответа, продолжил:

— Ты уверен, что с ним все в порядке? Я имею в виду сердцебиение, дыхание, кровяное давление, температуру, адреналин — все повысилось. Повысилось и повышается дальше.

— Я вижу, — так и должно быть, — спокойно ответил Маас, он убавил яркость экранов, за которыми наблюдал, и повернулся лицом к Вятту. — Посмотри на него. Анестезия уже прошла, и Психомех завладел им. Сейчас он встретился лицом к лицу со своими самыми худшими страхами. Он пробирается, увязнув по пояс, через жестокие, порочные сцены насилия, безудержно свирепствующие вокруг, а машина готовит его к битве, посылает ему импульсы, которые превратят его в психо-убийпу, — но только в его снах. Когда он справится. Насилие будет изгнано. С помощью Психомеха он уничтожит Насилие, которого в дальнейшем будет не бояться, а презирать. Больше оно, как какая-нибудь отвратительная ведьма, не поедет на его горбу по жизни.

Вместе они пристально разглядывали осаждаемого страхами человека.

Хаммонд шел, пошатываясь, через неглубокую затуманенную низину в залитой лунным светом долине. Вокруг виднелись шероховатые деревья и выступающие, причудливо изогнутые скалы, напоминавшие руины огромной древней крепости, давно пришедшей в упадок. Его глаза были крепко закрыты, он прижал руки к ушам, тщетно пытаясь отгородиться от ужаса, плодящегося вокруг в ночи. Туман клубился вокруг его ног, образовывая водовороты в тех местах, где он ступал, теплый туман, поднимавшийся от жутких очагов порочности и похоти. Но даже прижав руки к ушам, он не мог заткнуть звериное хрюканье, вопли насилуемых женщин и девушек; и подошвами заплетающихся ног он чувствовал дрожание земли от непрестанного обезумевшего биения голой плоти.

Вся долина, далеко простиравшаяся до низких черных холмов, казалась заполненной поднимающимися и опускающимися, борющимися, корчащимися телами; каждое мгновение появлялись женщины — бегущие, пронзительно кричащие, задыхающиеся, спасавшиеся от вожделенных взглядов преследователей, и все же их хватали, обнажали и швыряли на землю в туман. Белые конечности непроизвольно подлетали вверх, жестоко напрягались, прежде чем обессиленно уступить, а озверевшие спины и ягодицы в бешенстве похоти работали почти механически, в то время как другие звероподобные создания из этой же стаи стояли вокруг и ждали своей очереди. Вся долина вокруг Хаммонда, когда он, спотыкаясь, брел сквозь свой ночной кошмар, была живая от бесконечного насилия.

Он споткнулся о вытянутую подрагивающую женскую ногу и упал на колени, непроизвольно вытягивая руки, чтобы смягчить падение. Отчаянные глаза безумно смотрели на него снизу сквозь клочья тумана — глаза его жены! Она лежала в обрывках одежды, испачканная землей и сломленная. Хаммонд всхлипнул и потянулся к ней, но волосатый кулак ударил его в висок. Он полетел кувырком, поднялся на колени, изумленно глядя сквозь сочащуюся кровь, которая милосердно загораживала его видение. Но не достаточно. Слюнявый рот припал к груди его жены, глубоко прокусывая и высасывая кровь; пальцы с грязными ногтями впились в ее бедра, когда хрюкающая сгорбленная фигура натянула ее на себя, словно она была старой одеждой.

Хаммонд пронзительно закричал и вскочил на ноги, ударившись при этом о шишковатое черное дерево, там, где распластанная, доведенная до невменяемости, окровавленная фигура билась, запрокинув темноволосую голову. В грязном пылу этой ночи он узнал ее насилуемое тело, черные волосы, голос, теперь придушенный и рыдающе-бормочущий в ужасе. Снова его жена! Грубые руки оттолкнули его в сторону, отшвырнули в поднимающийся туман, а приземистые обнаженные фигуры приближались к тому дереву, отпихивая друг друга, чтобы первым добраться до измученного создания, чье тело вытерпело уже сотню изнасилований.