Психопатология обыденной жизни. Толкование сновидений. Пять лекций о психоанализе

IV. Кто имел случай изучать скрытые душевные движения людей при посредстве психоанализа, тот может сказать кое-что новое также и о качестве бессознательных мотивов, проявляющихся в суеверии. Яснее всего видишь на примере нервно-больных – часто весьма интеллигентных, страдающих навязчивыми идеями и неврозом навязчивых состояний, – что суеверие берет свое начало из подавленных враждебных и жестоких импульсов. Суеверие – это в значительной мере ожидание несчастия. Кто часто желает другим зла, но, будучи приучен воспитанием к добру, вытеснил такого рода желания за пределы сознания, тот будет особенно склонен ожидать наказания за такое бессознательное зло в виде несчастья, угрожающего ему извне.

Признавая, что этими замечаниями мы отнюдь не исчерпали психологии суеверия, мы все же должны, с другой стороны, хотя бы в нескольких словах коснуться вопроса, можно ли утверждать наверняка, что не существует предчувствий, вещих снов, телепатических явлений, проявлений сверхчувственных сил и тому подобного. Я далек от того, чтобы во всех случаях с порога отметать феномены, по отношению к которым мы располагаем таким множеством обстоятельных наблюдений, проделанных выдающимися в интеллектуальном отношении людьми, и которые должны были бы послужить объектом дальнейших исследований. Можно даже надеяться, что тогда часть этих наблюдений получит (благодаря начинающемуся уже пониманию бессознательных душевных процессов) объяснение, которое не заставит нас производить радикальную ломку наших современных воззрений. Если бы суждено было оказаться доказанными еще и другим феноменам (например, тем, о которых утверждают приверженцы спиритизма[178]), то мы бы произвели требуемую новыми познаниями модификацию наших «законов», не теряя, однако, представления об общей связи вещей.

В рамках этого изложения я могу ответить на поставленные вопросы лишь субъективно, то есть на основании моего личного опыта. К сожалению, я должен признаться, что принадлежу к числу тех недостойных, в чьем присутствии духи прекращают свою деятельность и все сверхчувственное улетучивается. Так что я никогда не имел случая пережить лично что-нибудь, способное дать мне повод к вере в чудеса. Как и у всех людей, у меня бывали предчувствия и случались несчастия, однако они избегали друг друга, так что за предчувствиями не следовало ничего, а несчастья приходили без предупреждения. Когда я в молодые годы жил один в чужом городе, я нередко слышал, как дорогой мне голос, – которого я не мог не узнать, – вдруг называл меня по имени; я отмечал себе момент этой галлюцинации, чтобы затем, беспокоясь о родных, спросить у них, что случилось в это время. Не случалось ничего. Зато впоследствии мне случилось самым спокойным образом, ничего не чувствуя, работать с моими больными в то время, когда мое любимое дитя едва не умерло от кровотечения. Из числа тех предчувствий, о которых мне сообщали мои больные, также ни одно не могло быть признано мною за реальный феномен.

Вера в вещие сны насчитывает много приверженцев, ибо в ее пользу говорит то обстоятельство, что многое, действительно, происходит впоследствии именно так, как его предварительно конструировало во сне желание. Однако в этом мало удивительного, и, обыкновенно, между сном и тем, что сбылось наяву, можно найти обычно еще и глубокие различия, которых охотно не замечаешь в своем доверии ко сну. Прекрасный пример действительно пророческого сна дала мне возможность подвергнуть точному анализу одна интеллигентная и правдивая пациентка. По ее словам, ей однажды снилось, что она встретила своего бывшего друга и домашнего врача около какой-то лавки на такой-то улице. Когда она на следующее утро пошла во внутреннюю часть города, она, действительно, встретила его на том самом месте, какое было указано во сне. Надо заметить, что за этим не произошло никаких событий, в которых могло бы обнаружиться значение этого удивительного совпадения, так что ни в чем позднейшем нельзя было найти для него достаточного основания.