Психософический трактат

6. Я играем.

6.1 Игра значений моей схемы мира и моей схемы меня, игра означающих моей лингвистической картины мира [толкование и компиляции], а также игра этих игр-суждений [контактов моей схемы мира и моей схемы меня] и высказываний [компиляций означающих] превращают меня из играющего в играемого, где поле игры – я сам.

6.11 Знак [слово (или другой знак, его заменяющий), означающее] позволяет фиксировать результаты познания, что создает возможность для игры означающих моей лингвистической картины мира.

6.111 Означающее [слово (или другой знак, его заменяющий)] «представляет» означаемое, его толкование [компиляция означающих] определяет тот функциональный аспект, который обретает означаемое [контакт моей схемы мира и моей схемы меня], «представленное» [означенное] в контекстуальном анклаве означающим [словом (или другим знаком, его заменяющим)].

6.1111 Собственно познанием следовало бы считать мое отношение с вещами, явленными мне Миром. Иными словами: мое познание – это то, каковы вещи в отношении со мной [вещью, значением], результатом познания можно считать значение [отношение фигуры и фона] (таковым можно было бы считать и обретение вещью имени, но об этом можно судить лишь гипотетически).

6.1112 Поскольку я не имею возможности оперировать значением [отношением фигуры и фона], возникает необходимость его означить, т. е. определить то место в иерархической сети моей лингвистической картины мира, которую «представляющее» его означающее [слово (или другой знак, его заменяющий)] будет занимать.

При этом означающее [слово (или другой знак, его заменяющий)] определяется контекстом означающих [толкованием], а потому оно предметно [предмет, реестр свернутых функций], с другой стороны, здесь отчетливо проясняется прагматическая цель означивания [высказываний], поскольку мне нетрудно запомнить означающее [слово (или другой знак, его заменяющий)] по его месту в моей лингвистической картине мира.

6.1113 Однако, означающее [слово (или другой знак, его заменяющий)] – не результат познания, но результат означивания результата познания [отношения фигуры и фона].

Поэтому всякое познание, которое я осуществляю, компилируя означающие, – не познание, а предметное познание.

6.112 Означивание имеет прагматическую цель – фиксируя результаты познания, оно позволяет мне лучше ориентироваться в континууме существования.

6.1121 Однако, предметное познание – суть компиляция означающих.

Эти компиляции – не отношения [контакты] значений моей схемы мира и моей схемы меня [континуум существования].

6.1122 Таким образом, любая компиляция означающих [высказывание] – допущение [контекстуальная условность] поверх уже существующих. До тех пор, пока предметное познание не выходит за пределы означивания характеристик способа моего существования (при условии указания точки обзора, т. е. носителя этого способа существования) [исходное высказывание], оно способно выполнять практические задачи, т. е. соответствует своей прагматической функции.

6.1123 Однако, всякий раз, когда я компилирую означающие [слова (или другие знаки, их заменяющие)], определяю их в контекстуальный анклав [контекст означающих], их место в иерархической сети моей лингвистической картины мира, я осуществляю то предметное познание [производное высказывание], результаты которого верны лишь для этой компиляции, этого анклава [контекста означающих] и этого места иерархической сети. Но эти результаты не имеют никакого касательства к континууму существования [содержательному], кроме опосредованного на него влияния, что, понятно, нельзя считать «познанием».

6.113 С другой стороны, предметное познание не может быть рассчитано на решение проблем, которые возникают в нем [контекстуальная условность], а также им производимые [производные суждения].

6.1131 Предметное познание не имеет никаких критериев, позволяющих оценить достоверность высказывания [компиляции означающих]. Кроме того, оно замкнуто в лингвистической картине мира, поэтому рассчитывать на «опыт» как на критерий просто глупо, поскольку он будет означен [компиляция означающих], так как этого требует принятые в моей лингвистической картине мира условности [контекстуальная условность].

6.1132 С другой стороны, противоречия, которые возникают между суждениями [контактами моей схемы мира и моей схемы меня] и высказываниями [компиляциями означающих] не могут быть разрешены предметным познанием, поскольку оно замкнуто в моей лингвистической картине мира и не способно оперировать элементами континуума существования [содержательным].

6.1133 Наконец, абсолютно ошибочно полагать, что предметное познание (равно как и познание вообще) – это некий «взгляд со стороны», нечто «самостоятельное» и «объективное».

Познание (и предметное в том числе) – «сторона» тех отношений, которые она – эта «сторона» – «познает», а потому возможности познания не только ограниченны, но и неверно нами истолкованы.

Познание – это нечто «вырванное» нами из континуума существования и означенное, а потому функции, приписанные ему нашим толкованием, – непозволительное допущение, выявление которого с наглядностью демонстрирует всю необоснованность наших ожиданий по поводу его возможностей.

6.12 Предметное познание ограничено условностями и адекватно лишь в своих собственных рамках при решении практических задач.

6.121 Предметное познание не может быть истинным или ложным, оно может быть лишь правильным или ошибочным (при том, что мы оговариваем границы контекстуального анклава [контекст означающих] и точку обзора).

6.1211 Находясь в границах предметного познания (а я, используя означающие [слова (или другие знаки, их заменяющие)], его не покидаю), нельзя ставить вопрос об истинности или ложности, поскольку, если под «истиной» понимается некое «суверенное» («объективное») «знание» (истинное вне зависимости от контекста означающих [контекстуального анклава] и континуума существования), то, по всей видимости, речь идет о Мире. Но Мир не является мне Собой, так что я могу о Нем знать?