Психотерапевт его величества

– Искушение мое, прекрати стонать, – Сейшей чуть наклоняется вперед и я попкой ощущаю эффект от моих непроизвольных постанываний. Вообще-то, мне и самой хочется. Прогибаю поясницу, подставляясь под его бедра, ладони эльфа проходят по контуру моего тела с совершенно другим, властным прикосновением. Сжимает грудь, обнимает подбородок, чтобы развернуть мою голову для поцелуя… Выпрыгиваю из-под него, отбегаю на несколько шагов и падаю на колени, задыхаясь от невозможного, невыразимого ужаса. Меня трясет, зубы клацают, из груди рвутся рыдания. Сей делает шаг вперед, чтобы утешить, успокоить, но я неуклюжим крабом пячусь от него, как от прокаженного. Я НЕ МОГУ!

– Пожалуйста, не подходи. Пожалуйста. Не подходи. Прости. Я не могу. Только не подходи. Это сейчас пройдет. Прости.

Сейшей смотрит с такой тоской и болью, что мне становится невыразимо стыдно. Ну что ж я за псих такой! Я же знаю, что он не причинит мне вред… А-А-А!!!

Он всего лишь сделал шаг в сторону корзинки с едой, а я кричу от ужаса. Понимание идиотизма моих собственных реакций и полная невозможность хоть что-то изменить становятся последней каплей. Давно необходимые слезы прорывают видимость спокойствия, и я рыдаю, уткнувшись в свои ладони, уже и не пытаясь взять себя в руки. По воздуху ко мне прилетают салфетки, кружка с чаем и рюмка со спиртовой настойкой. Выбирай, дорогая, что тебе сейчас нужнее. Когда сил плакать уже не остается, молча иду в море – минута интенсивной гребли, и я под водопадом. Пусть смоет опухшие глаза и красный нос, пусть уйдет стыд. Когда собираюсь плыть обратно, меня обнимает волна. Покачивает, баюкает, лижет соленым краем щеки, целует губы. Он не смеет приблизиться ко мне сам, а воде можно. Выхожу на берег, чувствуя странное опустошение. Наверное, хорошо, что я поплакала. Нельзя человеку, который побывал в заложниках, делать вид, что все хорошо только потому, что все живы. Ощущение потери контроля над своей жизнью, беспомощность, страх, боль, неизвестность… Все это должно быть разделено с кем-то, высказано, выплакано. Говорят, о горе нужно рассказать тринадцати разным людям, чтобы оно стало чуть-чуть меньше.

Сажусь на противоположный край покрывала, обнимаю колени. Говорить все равно нужно.

– Прости…

– Ася, не нужно. Ты предупреждала, я забыл… Пожалуйста, помоги мне понять, что именно делать нельзя? Я очень не хочу пугать тебя… Мне больно видеть, что ты меня боишься.

Как же это объяснить, если мой страх совершенно иррационален? Но я должна. Молчать о проблеме – значит, не иметь шансов ее решить.

– Когда я родилась, моя шея была обмотана пуповиной. Вообще, это нередкое явление в моем мире, при нормальном сопровождении родов не представляет опасности для жизни. Я не знаю, что именно пошло не так. Но сейчас на уровне памяти тела, сдавливание шеи связано с паникой перед умиранием. Я совершенно не могу передать этот животный ужас, когда чья-то рука стремительно приближается к тревожной зоне. Знаешь, подростком я совсем не надевала одежду с высоким горлом, никаких кулонов или шарфов. Я взрослела, приступы случались все реже. А сегодня произошло то, что психологи называют ретравматизацией. Была реальная угроза жизни, и от нехватки кислорода я потеряла сознание. Теперь паника поднимается от одного воспоминания, от слишком быстрого движения в районе горла… Вот пока ты медленно разминал мне спину, я не беспокоилась. Но когда твои движения стали резче, тогда меня и накрыло… Если паническая атака уже идет, я задыхаюсь, и любой живой объект около меня воспринимается как угроза. Мне жизненно необходимо безопасное пространство и кислород, чтобы успокоиться. Как-то так.

– Как я могу тебе помочь?

– В ближайшее время держать дистанцию. А вообще… не знаю. Может быть, нужно просто время.

– Хорошо. Держать дистанцию… Ты завтра хочешь отметить свой день рождения?

– Да. У меня там утром клиент какой-то новый, а потом хочу устроить праздник… Ты что-то имеешь против?

– Ася… послезавтра тебя отправят домой. Я попросил. Брайон на свободе, это не дает мне покоя. В своем мире ты будешь в большей безопасности.

Послезавтра? Значит у нас с ним осталось всего двое суток? А я даже обнять его толком не могу. Что же, ты знала, что придет время прощаться. Ты знала, что будет больно. Так что нечего портить унынием последние дни.

– Ты прав. У нас в мире тоже встречаются маньяки, но они хотя бы не имеют ничего личного против меня… Ты поддерживаешь связь со своими сотрудниками?

– Конечно. Как только будут какие-то зацепки по Брайону, я должен буду сразу уйти.

– Кинарис уже просканировали?

– Да. Ты точно хочешь это знать?

Киваю.