Когда вы произнесли небольшую обличительную речь относительно моей уникальности, я поняла, что это уж че ресчур и вы ставите меня в смешное положение, но это верно. Именно так я, должно быть, себя и рассматриваю. И эта уникальность, как веретено, накручивающееся само на себя, заставляет меня вознаграждать себя особыми фантазиями об отчаянии и одиночестве. Что мне больше всего помогает на занятиях, так это рассказы о моих кон кретных делах и ваши комментарии, как можно было отре 171 агировать на такую ситуацию. Это усиливает иные поведенческие режимы. Так было, когда я рассказала вам о Карле, который сказал, что первыми словами моего ребенка будут «не могу», а моей единственной реакцией на это была обида, а затем страх и потребность подкатиться к нему и проверить, любит ли он меня еще. Вот когда я веду себя подобным образом, я должна воображать, что мое подлинное «я» не такое, какое оно есть ежедневно. И что когда вдруг окажется, что мне не к кому подойти, подластиться и поплакаться, это и будет моим реальным наказанием и реальным спасением. Эта мысль останавливает мои попытки изменить собственное повседневное поведение. Вот когда я смогу экспериментировать с повседневной жизнью и изменю свои старые привычки, то пойму, что добилась успеха и выросла. Я действительно не хочу удаляться в ссылку и заниматься самоистязанием. Я люблю Карла и свое окружение. Они все мне нужны.
Скучное занятие, довольно долго тянулось, без всяких всплесков реального интереса. Джинни начала с рассказа о том, что прошлый вечер у нее прошел очень плохо из-за простой глупости. Началось все со слов Карла, что у него неважное настроение, так как он озабочен своим будущим и карьерой. Произошло все это как раз перед тем, как они собрались лечь спать. Улегшись в постель, она стала предаваться фантазиям, что он ее оставит, и от мысли, что она останется одинокой, расстроилась. Этот случай задал тон всему остальному занятию, так как я пришел к выводу, что ей следовало выяснить, что же тревожит Карла, а затем попытаться как-то ему помочь. Когда я ей все это высказал, она отреагировала вопросом: «А что мне надо было сделать? Что бы сделала ваша жена?» Я простонал: «О нет!» А она все превратила в шутку, сказав: «Что бы сказала миссис Никсон президенту Никсону?» Больше к этому вопросу я не возвращался. Отчасти потому, что считал — Джинни не поможет знание того, что сказала бы моя жена, а также потому, что Джинни спросила о личном, а я никогда не даю подобной информации. Как бы там ни было, мы вскоре выяснили, что они с Карлом не говорят ни о чем личном. Джинни никогда не приходило в голову, что Карлу нужно помочь обдумать перспективы на будущее. И я уверен, что отчасти поэтому она никак не может внести ясность в их совместные планы на будущее. Их отношения подчиняются строгим правилам, которые не предусматривают серьезного личного разговора любого характера, хотя они могут великолепно часами обсуждать какие-то идеи. Я почувствовал, как она напряглась, когда я стал рекомендовать ей сломать эту модель поведения с Карлом. Я стал расспрашивать ее, что же она хочет у него узнать. В результате это привело ее, по-моему, к решающему вопросу: «Что значат их отношения для Карла? Как долго и насколько глубоко собирается он посвятить себя им?»
Затем она стала рассказывать о литературном вечере, на котором она вела себя, как десятилетняя девочка в при сутствии более взрослых людей. Она вдруг застыла, пото му что почувствовала, что потеряла сущность. Если бы там не было Карла, если бы там не было других людей, она просто бы замкнулась и превратилась бы в ничто, по тому все, что она могла, по ее разумению, делать, так это обсуждать идеи других людей. Я поделился с ней мнени 173 ем, что все как раз наоборот. Она обладает чрезвычайно мощной сущностью, которую всегда чувствует и осознает. Когда она слышит разговор «взрослых», она не может поддержать с ними беседу, но абсолютно способна от нечего делать мысленно высмеять его. Для меня ее поведение не выглядит таким уж неразумным. С какой стати в социальном плане ей быть такой же, как и все вокруг? Затем она очень умело поймала меня, резко возразив, что если дела с ней обстоят именно так, почему я ожидаю, что она изменит свое поведение с Карлом? Я выкрутился, заявив, что в социальном отношении люди могут разниться, но, когда они тесно связаны друг с другом, им обычно приходится говорить на интимные темы, если только они не заняты так, что, живя или работая вместе, становятся близкими людьми, даже не говоря об этом. Она тратит столько времени, обсуждая с другими свои самые сокровенные чувства, изучая их в своих заметках, что, по моему мнению, они смогут продолжить свои отношения, только если перейдут на более личностное общение.