Психотерапевтические истории. Хроники исцеления

Вчера у меня внутри была просто пустота. Моя жизнь замерла, как перекати-поле, наткнувшееся на ограду. А я лишь перевожу дыхание до следующего порыва ветра и потрясения. Сидя теперь дома, без вашего уюта, я могу думать о том, что сказать. О скуке и стесненности такого существования. О том, как Карл, перед тем как лечь спать, обводит стены взглядом, внимательно изучает наш дом и говорит: «Я ненавижу это место. Ненавижу его». И не могу не поверить в то, что в действительности он внимательно изучает меня, а дом использует как предлог, чтобы высказать все это мне. Ощущения любви и страсти это мне не добавляет. И даже когда я в состоянии отреагировать и с сарказмом отметить, что данное заявление не слишком возбуждает перед постелью и отчасти является жестоким, у меня все равно остается чувство огромной обеспокоенности и неудовлетворенности тем, что он прибегает к таким высказываниям. Он знает об их воздействии и просто не думает и не заботится обо мне. И тогда я могу подумать, что он сам переживает не лучшие времена и поэтому накидывается на меня. А может, вчера у меня и не было проблем, которые надо было решать. У меня было такое чувство, что я зря трачу и свое, и ваше время.

Когда вы спросили о целях, я поняла, насколько вне любого эго я себя ощущаю. Я вежливо отвечала. Как будто разговаривала со школьным методистом.

Я не особо слушала вас, когда была вроде бы заинтересована в вашем мнении. Как тогда, когда мы говорили о моем сберегательном счете. Я использую свой сберегательный счет, как и свой талант. Храню его при себе, накапливая проценты. Опасаюсь его тратить, разве что по минимуму и спонтанно. И жду того чрезвычайного обстоятельства, когда мне понадобятся моя душа и мои деньги. И снова откладываю. Берегу себя на случай кризиса или фатального обстоятельства.

Я чувствовала себя вдвойне плохо, когда позже размышляла об отчетах. Работать просто не с чем, когда мы говорим о невыполненных делах, а не о том, что делалось, но не получилось. Но я немного разозлилась оттого, что все занятие получилось скомканным, так как я не поговорила с Карлом. Полагаю, все произошло из-за меня, из-за того, что я вела себя по-детски и рассказала вам о своих отчетах, чтобы угодить вам. Но почему вы не могли изменить этого?

Раньше вы умели меня успокоить, и если что-то не получалось, пробовали другие подходы. Занятие было похоже на собеседование, в ходе которого я просилась на работу, которой не хотела.

Сеанс подобного рода всегда заразителен, и где-то в середине я поняла, что впоследствии сама себя накажу, что и произошло. Именно это меня и угнетает — что я не могу остановиться, не могу попросить вас помочь мне, что вы позволяете мне продолжать.

Мне надо было рассердиться, когда вы соблазнили меня существующим положением дел, говоря, что, возможно, я счастлива. Думаю, в этот момент мне полагалось вскочить и сказать «нет, нет, дело дрянь». Но я этого не делаю, и это должно означать, что все в порядке. Вы сами говорили, что это не успешный статус-кво, возможно, и так, я не возражаю.

В действительности мне не хочется рвать свои отношения с Карлом, хотя и вы, и мои собственные слова подталкивают меня к этому. Я никогда не рассказываю вам о хороших моментах, так как они легко и естественно приходят и уходят. Со всех сторон они окружены нашим молчанием, нашей неспособностью реально сказать, что мы нужны нам и любим друг друга…

В этом кресле я была как дурочка, пытаясь симулировать эмоции и форму.

30 ноября

Доктор Ялом

Очень печальное недолгое занятие. Дела, кажется, все больше и больше приходят в уныние. Я чувствую себя обескураженным, бессильным и не знаю, по какому пути пойти. Время от времени пробивается лучик надежды, который, впрочем, далеко не заводит. Иногда я чувствую себя так, словно мы оба тешим себя одной и той же иллюзией. Оба знаем, что ситуация безнадежна, но никогда не отважимся сказать это.

Она начала с рассказа о том, что спустя несколько дней после предыдущего сеанса одна из ее лучших подруг пожаловалась на то, что она, Джинни, никогда ничего о себе не рассказывает. Ее подруга никак не может узнать, что Джинни думает или чувствует. С тех пор Джинни старается быть более открытой, но у нее возникло ощущение, что ее принуждают, хотя подруга не предъявляла ультиматума. Все это явно аналогично тому, что я ей говорю все эти месяцы. И здесь просматривается определенная надежда, так как, по ее словам, в этом случае у нее появляется еще кто-то, кроме меня, с кем она может попытаться быть другой.

Затем она продолжила рассказ о том, какой несчастной она себя чувствует со времени прошлого занятия, такого ужасного для нас обоих. Сразу после него ее охватило чувство опустошающего равнодушия, словно на лбу ей поставили метку несмываемыми чернилами и она уже никогда от нее не избавится. «Почему не сказать самой себе: «Ну, и что? Да, сеанс оказался провальным! Но это ж не конец света?»