Психотерапия

Небольшие практические примеры, которые я привела как иллюстрацию природы активного воображения, представляют собой только малую часть внутри такого процесса индивидуального развития, и архетип Самости, целого, в них не проявляется. Однако когда такая медитативная процедура используется на протяжении более длинного периода времени и в связи с важными проблемами жизни, эмпирически почти всегда это центральное содержание, то есть Самость, чётко выходит на передний план, и в этих более важных ситуациях определённые параллели с различными религиозными путями медитации можно ясно увидеть. По этой причине Юнг также, в серии лекций для Цюрихской школы технологии, провёл детальное сравнение между бессознательным, как он понимал его, и восточными разновидностями йоги, упражнениями святого Игнатия Лойолы и медитативными практиками алхимиков. Из этого сравнения видно, что эти последние (практики алхимиков) значительно ближе к юнговскому активному воображению, чем другие два[9], по следующей причине. В восточных формах йоги (возможно, за исключением медитации в дзен-буддизме, к которой я вернусь позже) «гуру» в значительной степени берёт на себя руководство, и некоторые инструкции также приведены в текстах, которые могли бы направить студента к опыту того, что мы называем Самостью. В христианских упражнениях, образ Самости обретает явное воплощение во Христе, и здесь тоже студент определённым образом подводится к его достижению внутренне. В обоих случаях ученик предупреждён о препятствиях, и ему сказано, как он должен «избегать их или отвергать как искушения.»[10]

В сравнении со всеми этими процессами активное воображение Юнга гораздо менее запрограммировано. Там нет цели, которую нужно достигнуть (нет «тренинга по индивидуации»), нет модели, образа или текста, служащего руководством на пути, нет предписанной физической позы или дыхательного упражнения (как нет и кушетки, и участия аналитика в фантазии). Кто-то просто начинает с представления себя изнутри, или с относительно неубедительной ситуации сна, или с сиюминутного настроения. Если возникает препятствие, медитирующий волен рассматривать его как препятствие или нет; это только от него зависит, как ему следует на это реагировать. Таким образом, каждый шаг становится уникальным, ответственным индивидуальным выбором и, по этой причине, также уникальной «сказкой просто так», синтезом сознательных и бессознательных тенденций. Скажем так, тот, кто воображает, пытается в фантазии достичь вершины высокой горы, а красивые женщины приходят и пытаются заманить его в морские глубины. В этот момент мы не говорим ему: «Это эротическая фантазия, искушение, которое пытается отвлечь вас от достижения вашей заветной цели.» Мы также не говорим: «Это часть жизни, которую вы должны интегрировать до того, как продолжите восхождение!» Мы ничего не говорим ему. Тот, кто воображает, должен сам изучить, что такое то, с чем он столкнулся, и что ему следует с этим делать — точно так же, как и в его внешней индивидуальной жизни.

Именно эта абсолютная свобода отличает юнговскую форму активного воображения от почти всех других известных форм медитации, и именно она делает её похожей на imagination vera[11] алхимиков. Алхимики экспериментировали с полностью неизвестной (для них) природой материальной реальности и её психическими аспектами. У них также не было плана, но они вглядывались в темноту в поисках ничего иного как своего собственного опыта. У них вообще не было или были только смутные интуитивные представления, касающиеся того, что происходит, и никаких внешних принятых этических руководств по поведению — ничего, кроме их собственного внутреннего голоса. Они искали «божественную реальность» здесь и сейчас в материальном мире; сами они, по большей части, не знали ничего более этого. Именно поэтому их путь и их символический опыт настолько похожи на таковые у современных мужчин и женщин.