Психотерапия Взросления

Послесловие к книге Эрика Берна «Что вы говорите после того, как сказали «Привет», или Психология человеческой судьбы» / Пер. с англ. А. Г. Румянцевой. – М.: РИПОЛ КЛАССИК, 2004.

Отдавая должное блестящим саркастическим пассажам М. П., превосходящим своей остротой грустную иронию самого Э. Берна, я хочу поделиться тем, что мне представляется главным в берновской «Психологии судьбы».

Самиздатские переводы книг Берна появились в Союзе еще в конце 70-х в числе первых зарубежных психотерапевтических бестселлеров. Книги Берна воспринимались тогда почти как откровение в психологических и «эзотерических» кругах, в то время более перемешанных, чем сейчас. А когда появился анонимный машинописный перевод «Психологии судьбы», неслышное «Ах!» на несколько лет зависло в ноосфере столиц.

У одних это «Ах!» было выражением восторга новым, внезапно открывшимся видением человека и его судьбы. Другие были обескуражены и удручены ощущением фатальности, неодолимости последствий «семейного программирования». А кто-то невольно воспринимал книги Берна как индульгенцию: «Это делаю не я, это делает мой скрипт».

Постепенно увлечение Берном как пророком или просто модным писателем стало сменяться попытками разобраться в содержании. В Москве наиболее серьезная группа психологов и врачей, стремившихся глубоко разобраться в наследии Берна (Н. Петров, А. Спиваковская, В. Смехов и др.) обреталась в практически недоступной непосвященным лаборатории психологического факультета МГУ (знаменитая «Погодинка 20», руководимая В. Столиным и заботливо оберегаемая тогдашним деканом психфака профессором Бодалевым).

Берн пишет увлекательно и часто забавно, предельно понятным языком, ориентированным на широкий круг. Правда, иногда с осторожной оглядкой на круг узкий – больше психоаналитический, чем академический. Осторожность оказалась разумной – он вошел в историю психотерапии ХХ века как классик, а не как популяризатор.

Редкая, для классика, (и обманчивая) простота языка и легкость слога (в чем-то родственного слогу К. Воннегута, напечатавшего восхищенный отзыв на книги Берна) нисколько не отменяет факта, что на самом деле Берн – «темный писатель». Неясности в понимании произведения Берна имеют двоякое происхождение. С одной стороны, как справедливо отмечает М. П., все опубликованные послеперестроечные пересказы «Психологии судьбы» неаутентичны. С другой стороны, даже те немногие, кому посчастливилось прочитать ходивший по рукам еще в 80-е годы вполне добросовестный, но литературно необработанный перевод часто испытывают замешательство и задают на учебных группах недоуменный вопрос: «О чем это, что здесь главное?».

Если возвращаешь, как преподаватель, этот вопрос группе, то версии ответов участников содержат верные частичные аспекты смысла. Однако эта россыпь смысловых акцентов так и остается россыпью и не указывает на сущностное ядро построения Берна. Действительно, что главное – сказки, в которых ребенок узнавал себя и старался предугадать свое будущее, или скриптовые регуляторы: родительские запреты, предписания, провокации, закрепляющиеся затем на долгие годы? Или сопоставление жизненных стилей неудачников и удачников, «лягушек» и «принцев»? Или о'кей и не-о'кей чувства, «купоны», жизненные позиции? Обычно на этой стадии дискуссия на учебной группе заходит в тупик, и все высказанное представляется главным. Но что же все-таки самое главное, где ось, корень, смысловой эпицентр подхода? Интересно, что мог бы ответить сам Берн, если бы согласился выразить в двух словах сущностное ядро своей доктрины?

Берн умер в 1972 году. И теперь каждый трансакционный аналитик вправе предполагать, каким был бы ответ Берна, хотя может быть, он бы просто отшутился.

Нам, с коллегой Е. Соловьевой, соавтором нашего учебного курса, интегрирующего ключевые направления современной психотерапии, понадобилось несколько лет, чтобы ответить самим себе на этот вопрос.

Если бы потребовалось буквально в двух словах выразить существо учения Берна, то этими двумя словами были бы гегемония Взрослого.

Если же не ставить экстремально жесткие ограничения лаконичности, то в сжатом выражении, в нескольких фразах, суть подхода Берна мы выразили бы так:

Главное – это то, что Внутренний Ребенок отца или матери, или заменяющих их людей велит реальному, настоящему ребенку, сыну или дочери: «Будь таким, как я хочу». Это настойчивое требование одного Ребенка (Внутреннего) другому (настоящему) называется скриптованием и противоположно воспитанию, которое осуществляют Взрослый и Родитель матери и отца. Повторяясь многократно, это внушение одного Малыша, адресованное другому, запечатлевается в виде скриптовой программы и предопределяет негативные аспекты судьбы.