Псоглавцы

Козина вспомнил о детях, о матери. Как она глядела на него там, в сельском правлении, когда он дал ей понять, что знает ее тайну, как провожала его вечером, когда ходов уводили в замок! Сейчас она, должно быть, с детьми и с Ганкой, — все вместе. Дети спят, а Ганка, бедняжка, верно, плачет… Дети спрашивают, где папа… Дети… Павлик, Ганалка — милая головка…

Глаза Козины понемногу слипались, и, наконец, сон смежил его усталые веки. Но не знающие усталости думы вырвались из стен темницы и понеслись через лес, далеко, пока не остановились у расписанной нехитрыми узорами кровати, где под высоким пологом спали круглолицый мальчуган и белокурая девчурка, а над ними со счастливой улыбкой склонялась молодая мать…

* * *

На следующий день после полудня Ламмингер пригласил своих гостей, графа Штампаха и молодого ротмистра графа из Вртбы и Фрейденталя, в замковую канцелярию.

В просторной, чисто выбеленной комнате было уютно. В камине ярко пылали дрова. Все трое уселись перед огнем в обитые кожей кресла и возобновили начатый еще по пути в канцелярию разговор.

Говорил хозяин.

— Они не успокоятся, пока у них останется в руках хоть обрывок пергамента. Это хитрый народ… Они молчали и не подавали голоса, но как только представился бы удобный случай… Вы не знаете, что это за упрямый и крепкий народ. Они цепко держатся за все, с чем свыклись. Я хорошо помню, как было дело, когда при покойном отце их заставили сдать оружие. Они долго сопротивлялись, прежде чем выдали эти старые ружья и пистолеты. Да и то не сразу… Сколько понадобилось настояний, угроз и наказаний…

— Ну, а теперь привыкли жить без оружия… — с усмешкой заметил граф Штампах.

— Конечно, привыкли. То же самое будет и с этими грамотами.

— Что же, значит, эти хамы были организованы по-военному? — спросил молодой ротмистр.

— Даже свое знамя было у них и знаменосец.

— Вот как!

— Тот исполинский ход, — помните, в правлении, он был там выше всех на голову, — это и есть их последний знаменосец. Он же и сдавал это знамя. Знамя они отдали позже всего. Долго не удавалось выяснить, где они прячут его. А оно было здесь, в Уезде, как и грамоты. У отца этого великана. Я послал за знаменем мушкетера, но они не отдали его. Только когда им пригрозили как следует, они сами принесли его. Надо было видеть это зрелище! Знамя нес сам Пршибек, этот высокий, и с ним пришла чуть не вся деревня — его отец, староста, коншелы и все мужчины. Это были почетные проводы знамени! — добавил барон с ядовитой усмешкой. — А когда они сдавали его здесь, в канцелярии, старый Пршибек расплакался, да и многие другие из этих упрямцев утирали слезы.

— Словно старые солдаты, — вставил полковник.

— А это знамя где-нибудь сохраняется или уже уничтожено? — поинтересовался ротмистр.

— Оно, кажется, где-то здесь, среди старого хлама. Управляющий, наверное, знает, где оно. Хотите взглянуть, господа?

Гости ответили, что хотели бы посмотреть на это мужицкое знамя. Ламмингер позвонил в колокольчик, управляющий появился в дверях. Он достал ходское знамя, которое стояло за большим темным шкафом, где хранились бумаги. Не без труда вытащил он знамя из пыльного угла, вышел во двор, чтобы отряхнуть с него пыль, и принес обратно господам.

— Древко сильно надломлено, — сказал он, развертывая знамя, когда-то белое, окаймленное черной полосой, а сейчас неопределенного цвета. Знамя было разорвано в нескольких местах. Барона окружили гости.

— Это не от ветхости, это почетные раны, — заметил полковник, рассматривая дыры.

— А вот и герб — песья голова! — воскликнул молодой граф из Вртбы, указывая на вытертую, полинявшую вышивку.

— Им больше бы подходила бычья голова! — засмеялся Ламмингер и, обратившись к управляющему, спросил, как ведут себя ходы.

— Как и вчера, ваша милость, Козина и Пршибек, да и тот волынщик даже не пикнули, когда мушкетер их драл лозами.

Ничего не ответив, Ламмингер повернулся к офицерам.

— Если угодно, приступим, господа?

— Да, можно начинать, — ответил полковник. Ламмингер кивнул управляющему. Тот прислонил ходское знамя к стене поближе к камину и вышел за дверь. Минуту спустя он вернулся с кутским коллегой Кошем и двумя служащими барона. За ними вошли узники с Козиной и Матеем Пршибеком во главе. Ходы выстроились полукругом перед господами. Управляющий, знавший уже о замысле своего хозяина, поставил на стол перед Ламмингером ларец с ходскими документами. Старый Пршибек и староста Сыка вздрогнули при виде ларца. Матей Пршибек с помрачневшим лицом смотрел на старое знамя.

— Узнаете? — ледяным тоном начал Ламмингер, указывая на ларец. — Здесь ваши грамоты.

При этих словах управляющий поднял крышку ларца и стал вынимать грамоты одну за другой, так, чтобы все их видели.

— Все, что ли, тут? — произнес он как бы невзначай и при этом поглядел на старосту Сыку.

Тот заморгал глазами.

— Все, ваша милость! — подтвердил он.