Псоглавцы

Кирилл замер, не зная, что делать. Всё это было нестерпимо нелепо. Причём тут он? Здесь, в деревне, уже не люди – так, какие-то человекоподобные существа, бандерлоги, троглодиты. У них своя жизнь, свои правила, свои отношения… Они друг с другом пьют, друг у друга воруют, друг друга имеют, варятся в своём котле… Они уже не из нормального мира, который с онлайн-трансляциями, шаттлами, дауншифтингом, стритрейсерами, феттучини альфредо… Они живут в своей гнилой вечности, где на гнойнике одного поколения нарастает гнойник другого, и эта простейшая грибница поганок не знает смерти, повторяясь, повторяясь, повторяясь…

Рядом с Кириллом в дверь шлёпнулось какое-то тело. Эта была всё та же Верка, её никто не стал держать у ворот. Верка заколотила в дверь кулаками, заревела коровой:

– Лёшенька! Открой!..

Омерзение так скрутило Кирилла, что он толкнул Верку в плечо, разворачивая к себе лицом, и ударил под дых. Верка ахнула и согнулась. Кирилл ударил её снова, вымещая свой позор у крыльца, всю низость своего участия в этой деревенской жизни. Драться он, в общем, не умел. Да он бы просто постеснялся драться при свидетелях, а тут, на веранде, его никто не видел. И бить Верку – это вовсе даже не драться. Верка, хрипя, села задом в мешки с торфом, сложенные у стены, прижала руки к животу. А Кирилл лупил её снова и снова.

– Ох, родненький!.. – как-то по-бабьи всхлипывала она. – Только не по роже… Ох, милый!..

Кирилла бы вытошнило, но тут за дверью снова послышался крик Лизы, уже надрывный и отчаянный, а потом грохот мебели и звон разбитого стекла. Нет, там в доме Лиза вовсе не миловалась с Лёхой. Лёха её просто насиловал.

Кирилл снова дёрнул дверь за ручку. Как ни дёргай, щеколду ему не выдрать. Но есть другой способ остановить всё это.

Кирилл выскочил с веранды на крыльцо, перепрыгнул через перила, приземлился в траву, побежал к штакетнику, перемахнул его, помчался по огороду, увязая в картофельных грядах и обрывая ногами ботву. Он протиснулся сквозь дырку в школьной ограде, заскочил на крыльцо школы, отшвырнул с пути дверь и ринулся в свой класс.

Кирилл ногами разворошил кучу мусора, руками выгреб обсыпанный извёсткой тряпичный свёрток, присел и развернул ветошь. В ладонь ему увесисто лёг пистолет Гугера.

Уже с оружием Кирилл прежним путём вернулся к дому Лизы, но не сунулся на веранду к запертой двери, а забежал сбоку, где окна.

Одно окошко было разбито. Кирилл встал на ржавую жестяную полосу, покрывающую фундамент, и заглянул в дом.

Комната была разгромлена. На полу среди смятых половиков и осколков битой посуды лежали эмалированные кастрюли. Створка шкафа безвольно висела, косо прикрывая телевизор. Кровать стояла поперёк, бельё с неё съехало клином. На белёном печном боку темнел какой-то потёк. Входную дверь Лёха задвинул обеденным столом. Сам Лёха сидел возле стола на стуле в длинных тёмно-синих семейных трусах и в полосатой майке с оборванной лямкой. Он устало наливал водку из полупустой бутылки в гранёную стопку.

А где Лиза? – озирался Кирилл.

Лиза на корточках скорчилась за печью. Она была лохматая, вся зарёванная, клетчатая рубашка на ней осталась без пуговиц, и Лиза внахлёст запахнула её, заправив в штаны. Рядом с Лизой на полу лежала кочерга. Видимо, Лиза сопротивлялась, ничего приятного Лёхе пока ещё не обломилось. Ярость выдохлась, и Лёха набирался сил для следующей атаки. Не надо туда…

Но при всей дикости, всей безысходности этой картины Кирилл уловил в ней и какую-то привычность, покорность. Словно сейчас был антракт в спектакле, всегда одном и том же, но герои, как гладиаторы, не играют, а живут по-настоящему. И Лёха, и Лиза, похоже, не раз испытали всё это. Лёха напивается, вламывается в дом к Токаревым, выгоняет Раису Петровну, пытается изнасиловать Лизу, Верка пытается вытащить мужа, Раиса Петровна не пускает Верку, потому что лучше уж Лёха получит своё, чем психованная Верка пырнёт дочь ножом, и Лёха получает своё, и Лиза лежит и плачет, а Лёха уходит домой, и Верка по дороге бьёт его и материт на всю деревню, которой эта пьеса уже давно поднадоела.

Лёха поднялся и, сутулясь, медленно направился к Лизе, пнув с пути кастрюлю. Лиза схватила кочергу и неловко выставила её перед собой, как копьё. Кирилл сунул в окошко руку с пистолетом, щёлкнул предохранителем – и не смог нажать на курок.

Он бы не убил Лёху из травматики, да ещё с расстояния метров в пять. В кино обычно говорили, что стрелять в человека трудно, но он легко бабахнул бы Лёхе в спину. Однако его охватила гипнотическая вязкость движений, словно он вклеился в мёртвое пространство.