Псоглавцы

Утро вечера мудренее, хотя сейчас было уже не утро, а день, и Гугер с Валерием давно укатили к фреске. Кирилл думал не о тайне псоглавцев, а о вещи более насущной – об украденном телефоне. На кой чёрт он нужен Сане Омскому?

Ещё в Москве Лурия выдал им с Гугером и Валерием эти три телефона и предупредил, что аппараты необычные. В них не было SIM-карты, не было разных развлекух типа веб-камеры или игрушек, но был встроен биллинг-маячок и диктофон, а память – только на десять номеров. Лурия сказал, что это – экспедиционная модель, счёт пополняется только Фондом, который организовал экспедицию. Потом машинку надо сдать. Такую вещь украдёт только идиот. Всё равно, что украсть у пожарного брандспойт. Что с ним потом делать, куда деть?

Кирилл вылез из-за парты и смял в ком пластиковую посуду. Надо поскорее сходить к Сане, пока Саня не продал телефон Мурыгину.

Дом Сани Омского скрывался в акации палисадника. Кирилл смело вошёл в калитку, не опасаясь собаки. Дом выглядел вполне прилично, аккуратно. Снаружи он был обшит тёсом и выкрашен. Хотя краска выцвела, дом всё равно казался ухоженным. На крылечке лежала мокрая тряпка и стояли галоши. Звонка не имелось.

Кирилл вытер ноги и отворил дверь на веранду. Он уже освоился с деревенской особенностью – входить на веранду самостоятельно. На веранде тоже было чисто и прибрано. Кирилл постучал в косяк. Не ответили. Однако если веранда открыта – значит, хозяева дома. Кирилл ещё раз постучал. Не ответили. Да фиг ли, подумал Кирилл. Я ведь не сто рублей занять пришёл, я пришёл к вору за своей вещью. Он решительно потянул на себя дверь, толсто обитую дерматином.

Он оказался в прихожей, откуда, как у Токаревых, были видны большая комната и кухня. В комнате – стол без скатерти, старый шифоньер с пятнистым зеркалом, занавески, половики, настенные часы, синенькие обои. Слева – кухня. Вилки и ложки блестели, как хирургические инструменты. На электроплитке свистел кипящий чайник. Посреди пустого стола, как единственная улика, стояла гранёная стопка. Кухня напоминала операционную, и вообще везде в доме Сани была стерильная чистота. Кирилл понял, на что это похоже. Такой чистотой блещет богатый наркоман, не утративший социального статуса, но насквозь выжженный коксом. Выхолощенный, безупречный – но живущий на одной кислоте.

В комнате за столом сидела высокая старуха в чёрном монашеском платке. Она как робот повернула голову и посмотрела на Кирилла пустыми глазами. Вот, значит, в кого превратилась «вафлёрка с биксами», некогда пригревшая Саню Омского.

– А где Саня? – напрямик спросил Кирилл.

– У Годовалова, – механически ответила старуха.

– У вас чайник кипит.

Старуха осторожно встала, словно боялась расплескать что-то внутри, и механически, но очень ровно, как по программе, двинулась на кухню. Когда она проходила мимо, Кирилла обдало каким-то древним запахом церковных свеч – и горечью водки. Старуха была насмерть пьяна. Наверное, вот так она и жила автоматом: стирала, гладила, убиралась, готовила. Алкогольный андроид.

Кирилл вышел из дома Сани Омского и пошагал к дому Лёхи Годовалова. Жена Сани, конечно, поразила его. Саня, хоть и хромой, казался весьма живым и живучим, как помойная крыса. А собственный дом Саня омертвил. Так жутко Кириллу было в детстве, когда смотрел «Терминатора»: человек обгорел, остался механизм. Жена была тем механизмом, скелетом, благодаря которому Саня выглядел живым.

На огороде Годовалова высились две теплицы из рам, затянутых полиэтиленом. Сейчас, в жару и дым, держать их закрытыми не было смысла. Жена Годовалова, Верка, сняла многие рамы, составила в ряд возле торца теплиц и поливала заросли огурцов и помидоров. Воду она приносила в ведёрной лейке. На краю огорода у Годовалова имелась скважина с насосом, но шланг до теплиц не дотягивался.

– Верка! – позвал Кирилл, останавливаясь у забора.

Ему не хотелось входить в дом и видеть Лёху Годовалова. Лучше попросить Верку, чтобы вызвала Саню на улицу.

Верка оглянулась и сощурилась.

– Какая я тебе Верка! – заорала она. – Я тебе коза, что ли? Ты мне подол не задирал, козёл!

Кирилл не знал, почему он сказал «Верка», а не «Вера». Видимо, деревенский порядок жизни потихоньку переформатировал его под себя. А Верка ощерилась охотно и от души. Кирилл вспомнил, как он оттаскивал Верку от Раисы Петровны, и подумал, что подол у этой хабалки он всё-таки задирал.

– Подойди, и снова задеру! – крикнул Кирилл.

– Без тебя есть кому!

Остроносая и остроглазая Верка была, конечно, не красавица, но чем-то она, безусловно, притягивала мужиков. Каким-то лихим и задорным паскудством. Бабьей бесстыжестью, которая сродни лихости ворюги или веселью хулигана.

– Саня Омский у вас?

– Ушёл!

– Куда?

– А тебе какая разница?

– Верка, подойди, – попросил Кирилл и взялся за планки забора.

Верка поставила лейку и через грядки подошла к забору.

– Верка, мне Саня нужен, а не Лёха, – по-человечески объяснил Кирилл. – Скажи, куда он ушёл.

– А они вместе ушли! – заявила Верка.

– Да плевал я на твоего Лёху! Я Саню ищу!

– Доплюёшься, он тебе ноги переломает!