Псоглавцы

В это самое время дочь Ламмингера, Мария, торопливо возвращалась из сада в замок. Так приятно было гулять по усыпанным песком дорожкам, видеть пестреющую там и сям зелень, ожившие ветви деревьев, покрытые набухшими почками. Но царивший вокруг покой нарушили шумные гости. Грубые мужские голоса послышались у ворот замка. Мария даже испугалась, когда выглянула из-за кустов: всюду белые суконные жупаны, черные широкополые шляпы.

Ходов кругом было видимо-невидимо. Молодые, старые, пожилые, но все народ статный, с живыми глазами, выразительными лицами, с длинными, падающими на плечи волосами. Собрались люди со всего Ходского края. Они явились на зов краевого гетмана. Каждый хотел собственными ушами выслушать решение Вены. Ходы стояли, разбившись на кучки—по возрасту, по знакомству, а то и просто по деревням. Больше всего людей было из Кленеча, Постршекова и Уезда. Но и отдаленный Кичев, Льгота и Поциновице прислали сюда своих людей. Самая большая и шумная кучка белела в конце липовой аллеи, вокруг постршековского Брыхты и Эцла-Весельчака.

У самых ворот, на краю замкового двора, стоял степенный седовласый Криштоф Грубый со своим племянником Козиной и несколькими ходами постарше. Они молча глядели в сторону замковой канцелярии, куда ушел для переговоров Сыка. Ламмингер хотел, чтобы решение Вены было прочитано в канцелярии. Управляющий, который уже несколько дней как выздоровел, вышел за ворота, чтобы отобрать несколько человек для присутствия при этой церемонии. Но ходы, все как один, восстали против этого.

— Зачем же нас звали? —кричали они.—Все мы жаловались, все и ответ слышать хотим!

Гул многочисленных голосов вдруг разом затих. Даже в самых дальних группах прекратился говор. В воротах появился Сыка и замахал чеканом, призывая к вниманию. Громко, чтобы слышали все, он закричал:

— Пан краевой гетман согласился! Заходите во двор! Поживее!

Словно нежданно налетел вихрь, словно внезапно прорвало плотину. Ходы разом двинулись с места и бурным потоком устремились через сводчатые ворота во двор. Впереди всех — постршековский Брыхта, голос которого был отчетливо слышен даже среди этого шума и гама. В одну минуту двор замка побелел от ходских жупанов. Люди стояли плечом к плечу, сверху видны были лишь широкополые шляпы, среди которых кое-где торчала высокая шапка или поблескивал кованый чекан. Впереди, под окнами канцелярии, собрались старосты. Тут же был и Козина. Немного поодаль стоял Матей Пршибек, возвышаясь над всеми, как гигантский дуб.

Все взоры были устремлены вверх, к окнам канцелярии, откуда предстояло услышать важную радостную весть. Уверенность, порожденная письмами венского прокуратора и Юста, ничем не была поколеблена. Ламмингер до последней минуты не проронил ни слова о состоявшемся решении, хотя сам уже давно знал о нем. Он ждал, пока Вена разрешит объявить его ходам не в их бывшей крепости в Домажлице, а в его Трга-новском замке.

Мало кого из собравшихся тревожили сомнения. Да и те не отважились бы сейчас открыто высказать их, настолько все были возбуждены и исполнены веры. Все же у Сыки никак не укладывалось в голове, почему ни Штраус, ни ходоки ничего не написали о венском решении. Но из беспокойного раздумья его вывел Козина, напомнивший, что у начальства и панов лучше налажено сообщение с Веной, чем у них.

Так или иначе, сейчас все будет ясно. Толкотня прекратилась, но сдержанный гул голосов отражался эхом от белых стен замка. И вот… наконец! Слуга распахнул окна в канцелярии, одно, другое… В правом показался человек в длинном парике, в черном кафтане, с бумагой в руках. За ним подошел другой и стал рядом. И этот был в таком же парике, но кафтан его сверкал золотым шитьем. Это был новый краевой гетман Гора. В воздухе замелькали широкополые шляпы. Ходы в знак почтения обнажили головы перед представителем императорской власти. В это время в другом окне показался Ламмин-гер. От Матея Пршибека не укрылась злобная усмешка пана, когда взгляд его водянистых глаз упал на густую толпу ненавидевших его ходов.

Наступила мертвая тишина. Подняв руку, гетман объявил, что он привез решение по делу, разбиравшемуся в связи с поданной ходами жалобой, и говорит сейчас от имени его императорского величества… А посему надлежит в почтительном молчании выслушать то, что будет ходам объявлено, и впредь поступать сообразно объявленному. Произнеся эту краткую речь, гетман кивнул секретарю, который развернул бумагу и приготовился читать. Козина почувствовал, как у него сильнее забилось сердце. Все затаили дыхание, не шевелились.

Раздался голос чиновника. Бумага излагала жалобу ходов и постановление об учреждении комиссии,—все известные вещи, которые не могли успокоить огромное нетерпение слушателей. Это было как пытка, каждый мучительно ждал, когда же, наконец, дойдет до самого решения. И вдруг!.. Словно молния ударила в толпу. Все вздрогнули.