– Mon cher. Я[614]
приехал.... Так..... знаете… приехал… мне интересно, – сказал Pierre, краснея. – Полк мой еще не готов.[615]– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал Андрей.[616]
– Да, да…[617]
– Ну, что Москва? Что мои? Приехали ли, наконец, в Москву? – спросил князь Андрей.
– Не знаю.[618]
Жюли Друбецкая говорила, что она получила письмо из Смоленской губернии.– Не понимаю, что делают. Не понимаю.[619]
Войдите,[620] господа, – обратился он к офицерам, которые, увидав гостя, замялись у входа в сарай. Впереди офицеров был Тимохин с красным носом,[621] который хотя теперь за убылью офицеров был уже батальонный командир,[622] был такой же добрый и робкий человечек.[623] За ним вошли адъютант и казначей полка. Они были грустны и серьезны, как показалось Pierr’у. Адъютант почтительно сообщил князю, что в один батальон не достало калачей, присланных из Москвы. Тимохин тоже что-то передал по службе.[624]Раскланявшись с Pierr’ом, которого князь Андрей назвал им, они разместились на полу вокруг поданного самовара, и младший из них занялся разливанием. Офицеры не без удивления смотрели на толстую громадную фигуру Pierr’а и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер уж обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину.
– Так ты понял всё расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер, – как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все-таки понял общее расположение.
– Eh biens, vous êtes plus avancé que qui cela soit,[625]
– сказал князь Андрей.– То есть как? – сказал Pierre, с недоумением через очки глядя на Андрея.
– То[626]
есть, что никто ничего[627] не понимает,[628] как и должно быть, – сказал князь Андрей.– Да, да, – отвечал он на удивленный взгляд Pierr’а.[629]
– То есть как же ты это понимаешь. Ведь есть же les lois.[630]
Ведь, например, я сам видел, как на левом фланге Бенигсен нашел, что войска стоят слишком далеко назади для взаимного подкрепления и выдвинул их вперед.Князь Андрей сухо, неприятно рассмеялся.
– Выдвинул вперед корпус Тучкова, я был там, я видел. А ты знаешь, зачем он выдвинул? А затем, что глупее этого уж ничего нельзя сделать.
– Ну, как же однако, – возражал Pierre, избегая взгляда своего бывшего друга, – все обсуживали этот вопрос. И в такую минуту, я думаю, нельзя быть легкомысленным.[631]
Князь Андрей захохотал так же, как смеялся его отец (Pierr’а поразило это сходство).
–
Расставлять и переставлять нечего, потому что всякая диспозиция не имеет смысла, а так как ils sont payes pour cela,[632]
им надо притворяться, что они что-нибудь делают.– Однако всегда успех и неуспех сражения объясняют неправильными распоряжениями, – сказал Pierre, оглядываясь на Тимохина за подтверждением и на лице его находя согласие с своим мнением, точно такое же, какое и находил в нем князь Андрей, когда случайно взглядывал на него.
– А я тебе говорю, что всё это вздор и что ежели бы что-нибудь зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку, вот с этими господами и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них....
Pierre молчал.
Офицеры, напившись чаю и не понимая того, что говорилось,[633]
ушли.– Но трудно тебе дать понять всю пучину этой лжи, всю отдаленность понятия о войне до действительности.[634]
Я это понимаю, 1) потому что я испытал войну во всех видах, 2) потому что я не боюсь прослыть трусом – j’ai fait mes preuves.[635] Ну, начать с того, что сраженья, чтобы войска дрались, никогда не бывает и завтра не будет.– Это я не понимаю, – сказал Pierre. – Идут же одни на других и сражаются.