ПСС. Том 18. Анна Каренина. Части 1–4

«Если б это была я — думала про себя Кити, — как бы я гордилась этим! Как бы я радовалась, глядя на эту толпу под окнами! А ей совершенно всё равно. Ее побуждает только желание не отказать и сделать приятное maman. Что же в ней есть? Что дает ей эту силу пренебрегать всем, быть независимо спокойною? Как бы я желала это знать и научиться от нее этому», вглядываясь в это спокойное лицо, думала Кити. Княгиня попросила Вареньку спеть еще, и Варенька спела другую пиесу так же ровно, отчетливо и хорошо, прямо стоя у фортепьяно и отбивая по ним такт своею худою смуглою рукой.

Следующая затем в тетради пиеса была италиянская песня. Кити сыграла прелюдию и оглянулась на Вареньку.

— Пропустим эту, — сказала Варенька покраснев.

Кити испуганно и вопросительно остановила свои глаза на лице Вареньки.

— Ну, другое, — поспешно сказала она, перевертывая листы и тотчас же поняв, что с этою пиесой было соединено что-то.

— Нет, — отвечала Варенька, положив свою руку на ноты и улыбаясь, — нет, споемте это. И она спела это так же спокойно, холодно и хорошо, как и прежде.

Когда она кончила, все опять благодарили ее и пошли пить чай. Кити с Варенькой вышли в садик, бывший подле дома.

— Правда, что у вас соединено какое-то воспоминание с этою песней? — сказала Кити. — Вы не говорите, — поспешно прибавила она, — только скажите — правда?

— Нет, отчего? Я скажу, — просто сказала Варенька и, не дожидаясь ответа, продолжала: — да, это воспоминание, и было тяжелое когда-то. Я любила одного человека, и эту вещь я пела ему.

Кити с открытыми большими глазами молча, умиленно смотрела на Вареньку.

— Я любила его, и он любил меня; но его мать не хотела, и он женился на другой. Он теперь живет недалеко от нас, и я иногда вижу его. Вы не думали, что у меня тоже был роман? — сказала она, и в красивом лице ее чуть брезжил тот огонек, который, Кити чувствовала, когда-то освещал ее всю.

— Как не думала? Если б я была мужчина, я бы не могла любить никого, после того как узнала вас. Я только не понимаю, как он мог в угоду матери забыть вас и сделать вас несчастною; у него не было сердца.

— О нет, он очень хороший человек, и я не несчастна; напротив, я очень счастлива. Ну, так не будем больше петь нынче? — прибавила она, направляясь к дому.

— Как вы хороши, как вы хороши! — вскрикнула Кити и, остановив ее, поцеловала. — Если б я хоть немножко могла быть похожа на вас!

— Зачем вам быть на кого-нибудь похожей? Вы хороши, как вы есть, — улыбаясь своею кроткою и усталою улыбкой, сказала Варенька.

— Нет, я совсем не хороша. Ну, скажите мне… Постойте, посидимте, — сказала Кити, усаживая ее опять на скамейку подле себя. — Скажите, неужели не оскорбительно думать, что человек пренебрег вашею любовью, что он не хотел?..

— Да он не пренебрег; я верю, что он любил меня, но он был покорный сын…

— Да, но если б он не по воле матери, а просто, сам?… — говорила Кити, чувствуя, что она выдала свою тайну и что лицо ее, горящее румянцем стыда, уже изобличило ее.

— Тогда бы он дурно поступил, и я бы не жалела его, — отвечала Варенька, очевидно поняв, что дело идет уже не о ней, а о Кити.

— Но оскорбление? — сказала Кити. — Оскорбления нельзя забыть, нельзя забыть, — говорила она, вспоминая свой взгляд на последнем бале, во время остановки музыки.

— В чем же оскорбление? Ведь вы не поступили дурно?

— Хуже, чем дурно, — стыдно.

Варенька покачала головой и положила свою руку на руку Кити.

— Да в чем же стыдно? — сказала она. — Ведь вы не могли сказать человеку, который равнодушен к вам, что вы его любите?

— Разумеется, нет; я никогда не сказала ни одного слова, но он знал. Нет, нет, есть взгляды, есть манеры. Я буду сто лет жить, не забуду.

— Так что ж? Я не понимаю. Дело в том, любите ли вы его теперь или нет, — сказала Варенька, называя всё по имени.

— Я ненавижу его; я не могу простить себе.

— Так что ж?

— Стыд, оскорбление.

— Ах! если бы все так были, как вы, чувствительны, — сказала Варенька. — Нет девушки, которая бы не испытала этого. И всё это так неважно.

— А что же важно? — спросила Кити, с любопытным удивлением вглядываясь в ее лицо.

— Ах, многое важно, — улыбаясь сказала Варенька.

— Да что же?

— Ах, многое важнее, — отвечала Варенька, не зная, что сказать. Но в это время из окна послышался голос княгини:

— Кити, свежо! Или шаль возьми, или иди в комнаты.

— Правда, пора! — сказала Варенька вставая. — Мне еще надо зайти к М-me Berthe; она меня просила.

Кити держала ее за руку и с страстным любопытством и мольбой спрашивала ее взглядом: «Что же, что же это самое важное, что дает такое спокойствие? Вы знаете, скажите мне!» Но Варенька не понимала даже того, о чем спрашивал ее взгляд Кити. Она помнила только о том, что ей нынче нужно еще зайти к М-me Berthe и поспеть домой к чаю maman, к 12 часам. Она вошла в комнаты, собрала ноты и, простившись со всеми, собралась уходить.

— Позвольте, я провожу вас, — сказал полковник.

— Да как же одной итти теперь ночью? — подтвердила княгиня. — Я пошлю хоть Парашу.

Кити видела, что Варенька с трудом удерживала улыбку при словах, что ее нужно провожать.