Предположив даже, что они будут годны ко всякой промышленной работе, имеется ли в настоящее время такая индустрия, которая была бы в состоянии принять их?.. Найдется ли такое правительство, которое бы добровольно решилось подвергнуть половину нации, им управляемой, подобному кризису?.. Те, кому принесут, таким образом, в жертву земледельцев, извлекут ли сами какую-либо пользу из этого? Ведь эти земледельцы — самые близкие и самые надежные потребители английских мануфактур. Прекращение их потребления нанесло бы индустрии более гибельный удар, чем закрытие одного из самых крупных заграничных рынков» (255—256). Выступает на сцену пресловутое «сокращение внутреннего рынка». «Сколько потеряют мануфактуры от прекращения потребления всего класса английских земледельцев, который составляет почти половину нации? Сколько потеряют мануфактуры от прекращения потребления богатых людей, землевладельческие доходы которых будут почти уничтожены?» (267). Романтик из кожи лезет, доказывая фабрикантам, что противоречия, свойственные развитию их производства и их богатства, выражают лишь их ошибку, их нерасчетливость. И чтобы «убедить» фабрикантов в «опасности» капитализма, Сисмонди подробно рисует грозящую конкуренцию польского и русского хлеба (р. 257—261). Он пускает в ход всяческие аргументы, хочет повлиять даже на самолюбие англичан. «Что станется с честью Англии, если русский император будет в состоянии, лишь только пожелает получить от нее какую-нибудь уступку, уморить ее с голоду, заперев порты Балтийского моря?» (268). Вспомните, читатель, как Сисмонди доказывал ошибочность «апологии власти денег» тем, что при продажах легко бывают обманы... Сисмонди хочет «опровергнуть» теоретических толмачей фермерства, указывая, что богатые фермеры не могут
252 В. И. ЛЕНИН
выдержать конкуренции жалких крестьян (цит. выше), и в конце концов приходит-таки к своему любимому выводу, убежденный, видимо, что он доказал «ошибочность» того пути, которым идет «английское отечество». «Пример Англии показывает нам, что эта практика (развитие денежного хозяйства, которому Сисмонди противопоставляет l'habitude de se fournir soi-m^eme, «жизнь трудами рук своих») не лишена опасности» (263). «Самая система хозяйства (именно фермерство) дурна, основывается на опасном базисе, и ее-то следует постараться изменить» (266).
Конкретный вопрос, вызванный столкновением определенных интересов в определенной системе хозяйства, потоплен, таким образом, в потоке невинных пожеланий! Но вопрос был поставлен самими заинтересованными сторонами так резко, что ограничиться подобным «решением» (как ограничивается им романтизм относительно всех других вопросов) было уже совершенно невозможно.
«Что же делать, однако, — спрашивает в отчаянии Сисмонди, — открыть ли порты Англии или запереть их? осудить ли на голод и смертность мануфактурных или сельских рабочих Англии? Поистине, вопрос ужасный; положение, в котором находится английское министерство, — одно из самых щекотливых, в котором только могли оказаться государственные люди» (260). И Сисмонди паки и паки возвращается к «общему выводу» об «опасности» системы фермерства, об «опасности подчинять все земледелие системе спекуляции». Но «каким образом можно в Англии принять такие меры — серьезные, но в то же время постепенные, которые бы подняли значение (remettraient en honneur) мелких ферм, когда половина нации, занятая в мануфактурах, страдает от голода, а требуемые ею меры угрожают голодом другой половине нации, занятой в земледелии, — я не знаю. Я считаю необходимым подвергнуть законы о торговле хлебом значительным изменениям; но я советую тем, кто требует полной отмены их, тщательно исследовать следующие вопросы»
К ХАРАКТЕРИСТИКЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОМАНТИЗМА 253
(267), — следуют старые жалобы и опасения насчет упадка земледелия, сокращения внутреннего рынка и т. п.