ПСС. Том 20. Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

Онъ вышелъ изъ луга и шелъ по большой дорогѣ, подходя къ деревнѣ. Онъ такъ былъ занятъ своими мыслями, что и не замѣтилъ или не далъ себѣ отчета о томъ, что онъ видитъ впереди себя. Впереди его, ему навстрѣчу, побрякивая бубенцами, въ сторонѣ-муравкѣ, по которой онъ шелъ, ѣхала, оставляя колеи между колесъ, четверней карета съ важами и сзади телѣга парой. Когда она поравнялась съ нимъ, онъ разсѣянно взглянулъ въ карету. Что то бѣлое, сѣрое лежало въ одномъ углу съ его стороны: подавшись впередъ на сидѣньи, видимо только что проснувшись, въ бѣломъ чепчикѣ, держась руками за обѣ ленточки и глядя веселыми и нѣжными глазами на него, но не узнавая его, сидѣла Кити. Мгновенно онъ узналъ эти правдивые глаза, эти плечи, этотъ благородный постановъ головы, это изящество всего, что была она и около нея, и весь міръ, весь интересъ жизни уѣхали туда, прочь отъ него, въ этой каретѣ на бойко бѣгущей четверкѣ. Остались вокругъ него мертвыя, пустыя поля, деревья и онъ самъ, одинокій и чужой всему, что было вокругъ него. Онъ не могъ сомнѣваться, что это была она. Онъ узналъ и ихъ лакея сзади важъ, долго оглядывавшагося на него, и понялъ, что она ѣхала къ Долли съ желѣзной дороги.

«Нѣтъ, нѣтъ, – сказалъ онъ себѣ, – нельзя обмануть себя, нельзя починить разбитое сердце. Я бы обманулъ себя. Я могъ быть счастливъ только съ ней, только, только съ ней, а ея нѣтъ для меня».

Онъ сталъ вспоминать свой разговоръ съ Долли. «Все это вздоръ, и я сказалъ, что не пріѣду и не могу пріѣхать, и потомъ она скажетъ ей все. И что же, я какъ будто простилъ ее. Нѣтъ, кончено. Надо жить, какъ прежде, той ни то ни сё жизнью, которой я жилъ и живу. Всегда во всемъ видѣть, какъ можно разумно жить, и жить глупо. Это было бы ужасно, если бы не всѣ такъ жили».

* № 66 (рук. № 38).

<Двѣ четы.>

<3-я часть.>

I.

Послѣ объясненія на дачѣ Алексѣй Александровичъ[982] не видѣлся съ женой все лѣто. Тотчасъ же по возвращеніи съ дачи онъ устроилъ себѣ поѣздку для ревизіи по губерніямъ и тотчасъ же уѣхалъ. Какъ и всегда онъ дѣлывалъ, при поѣздкѣ этой всѣми силами души погрузился въ предстоящее ему дѣло. Передъ отъѣздомъ его и вскорѣ послѣ его отъѣзда въ высшемъ обществѣ Петербурга говорили и спорили о поступкѣ Алексѣя Александровича передъ отъѣздомъ, и Анна часто должна была слышать про этотъ поступокъ, поднявшій нѣкоторый шумъ. Алексѣй Александровичъ, въ противность того, что было общепринятымъ обычаемъ для людей въ его положеніи, Алексѣй Александровичъ сдѣлалъ выговоръ и велѣлъ выйти въ отставку тому чиновнику, который вытребовалъ изъ Министерства Финансовъ прогоны на 9 лошадей для поѣздки Алексѣй Александровича, и велѣлъ возвратить эти деньги и требовать только на одинъ билетъ 1-го класса пароходовъ и поѣздовъ. Алексѣй Александровичъ былъ небогатый человѣкъ, обычай этотъ брать прогоны на число лошадей по чину, что составляло рублей 1500, былъ общепринятый,[983] и потому много было толковъ за и противъ, и большинство было противъ Алексѣй Александровича.

Въ концѣ Сентября онъ получилъ записку отъ жены: «Я намѣрена переѣхать въ Петербургъ въ среду, поэтому распорядитесь въ домѣ, какъ[984] вы найдете нужнымъ». Алексѣй Александровичъ передалъ приказаніе дворецкому, и въ среду Настасья Аркадьевна съ сыномъ и Англичанкой переѣхали. Мужъ и жена встрѣчались[985] при постороннихъ въ столовой, въ дѣтской, говорили другъ другу «ты», но старались избѣгать другъ друга. Они не выѣзжали вмѣстѣ и не принимали. Алексѣй Александровичъ старался обѣдать внѣ дома или опаздывать, такъ что ему подавали обѣдъ въ кабинетъ. Когда онъ бывалъ въ дѣтской, что случалось часто, она, услыхавъ его голосъ въ дѣтской, дожидалась пока онъ уйдетъ. Всѣ – и знакомые и прислуга – могли догадываться и догадывались объ отношеніяхъ между супругами, но не имѣли права знать. Алексѣй Гагинъ часто обѣдалъ и всѣ вечера до поздней ночи проводилъ у Настасьи Аркадьевны. Встрѣчаясь въ свѣтѣ и на крыльцѣ, Алексѣй Александровичъ и Гагинъ кланялись другъ другу не глядя въ глаза, но никогда не произносили ни однаго слова. Жизнь эта была мучительна для обоихъ. Настасья Аркадьевна одна, казалось, не чувствовала всего ужаса этаго положенія, никогда не тяготилась или не жаловалась и, казалось, не видѣла необходимости предпринять что нибудь. Гагинъ видѣлъ, что она перемѣнилась для него, тоже испытывалъ чувство подобное тому, которое испытываетъ человѣкъ, глядя на измѣнившійся, завядшій цвѣтокъ въ рукѣ, съ тѣхъ поръ какъ онъ сорвалъ его, тотъ самый цвѣтокъ, который былъ такъ хорошъ, пока онъ былъ въ рукѣ. Онъ чуялъ, что она была несчастлива; но не имѣлъ права сказать ей это. Она казалась, вполнѣ счастлива однимъ настоящимъ, безъ прошедшаго и будущаго.

Однажды въ серединѣ зимы онъ запоздалъ больше обыкновеннаго. Онъ былъ на обѣдѣ проводовъ выходившаго изъ полка товарища.>[986]

* № 67 (рук. № 38).