ПСС. Том 20. Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

Вронской, уйдя отъ Анны, ходилъ взадъ и впередъ по своей комнатѣ, стараясь утишить свой гнѣвъ на нее. Жизнь съ ней становилась адомъ. Она дѣлала все, чтобы отравить его жизнь. Она злоупотребляла силою своей слабости. Она знала, что онъ, лишившій ее общественнаго положенія, не броситъ ее, но она злоупотребляла этимъ. Уже давно онъ понялъ все то, что онъ потерялъ этою связью, и готовъ былъ перенести многое; но отдать всю свою свободу, покориться женщинѣ онъ не могъ. Она злоупотребляла той властью, которую она въ минуты нѣжности имѣла надъ нимъ. Но она не довольствовалась этимъ. Въ послѣднее время она стала угрожать чѣмъ то. Вчера она сказала, что раздоръ между ними страшенъ для меня. Эта неопредѣленная угроза была такое орудіе, которымъ она могла взять его въ рабство, если онъ только поддастся ему. «Но я не поддамся этой угрозѣ, – думалъ онъ, – я сдѣлаю все для нея, потому что я чувствую, что я обязанъ не оставить ее, и потому что я люблю ее. Разумѣется, я люблю ее. Она не можетъ понять того различія любви, когда она была цѣль моей жизни, и теперь, когда она соединена со мною, и цѣли у меня другія. Ей тяжело, она одинока, она больна. И о чемъ мы спорили? Ну, я готовъ ѣхать послѣ завтра. Покорюсь, она оцѣнитъ это». И въ этомъ расположеніи онъ вошелъ къ ней.

Она сидѣла, перебирая кольца, и не оглянулась на него, но по лицу ея онъ видѣлъ, что она страдаетъ, и былъ радъ тому, что она чувствуетъ свою вину.

* № 187 (рук. № 100).

Вронской стоялъ у коляски, въ которой сидѣла свѣженькая, вся въ веснушкахъ миловидная дѣвушка, передававшая ему свертокъ чего то (это была воспитанница Графини Вронской), и, улыбаясь, говорилъ съ ней что то.

«Это она», сказала себѣ Анна, замѣстивъ то пустое мѣсто ревности, которое въ ней было, этой воспитанницей, и, когда Вронской пришелъ къ ней, она не сказала того, что хотѣла, не сдѣлала даже попытки примиренія, а холодно спросила:[1785]

– Кто это былъ?

– Это Лиза заѣзжала отъ maman звать меня[1786] и привезла шпинату. Maman гордится своимъ садовникомъ.

Она внимательно посмотрѣла на него. «Неужели онъ ничего больше не имѣетъ сказать ей?»

Говорить съ нимъ она не могла, она раскаивалась даже за то, что сдѣлала этотъ вопросъ. Но она ждала отъ него какого нибудь слова, имѣющаго отношеніе къ происшедшему. Но онъ угрюмо равнодушно ѣлъ свой бифстекъ, не обращая на нее вниманія. Онъ рѣшилъ себѣ, что только рѣшительностью и main de fer[1787] можно положить конецъ этому. Она не могла и ждать. Это было унизительно. Она встала и направилась къ себѣ.

– Да, кстати, – сказалъ онъ, поднявъ голову отъ тарелки. – Завтра мы ѣдемъ, рѣшительно. Имѣете вы что нибудь противъ этаго?

– Вы, но не я, – сказала она, останавливаясь въ дверяхъ.

– Анна, этакъ невозможно жить.

Она перебила его:

– Вы, но не я, – повторила она.

Но эта неприличная, какъ онъ находилъ, угроза чего то, которая была въ ея тонѣ, раздражила его.

– Я не знаю и не понимаю и не хочу понимать. Вечеромъ я буду. Прощайте.

Онъ всталъ и вышелъ съ строгимъ и рѣшительнымъ видомъ.

Какъ только онъ вышелъ, ей стало такъ страшно за себя, что она готова была все въ мірѣ сдѣлать, чтобы какъ нибудь вернуться къ прежнему,[1788] но идти къ нему или дожидаться его въ столовой, черезъ которую онъ пройдетъ, было невозможно. Она вышла въ свой кабинетъ и сѣла къ столу,[1789] открывъ тетрадь, въ которой писала свою дѣтскую повѣсть. Она перечитывала, перелистывая и жадно прислушиваясь: онъ забылъ перчатки, велѣлъ отпустить лошадь Воейкову, что то сказалъ, чего не разслышала, и сошелъ внизъ.[1790] Говоръ его голоса, отворенная дверь, грохотъ колесъ, и все затихло.

* № 188 (рук. № 103).

Она ревновала его не къ какой нибудь женщинѣ, а къ уменьшенію его любви. Не имѣя еще предмета для ревности, она отъискивала его безпрестанно по малѣйшему намеку, перенося свою ревность съ одного предмета на другой. То она ревновала его къ тѣмъ грубымъ женщинамъ, съ которыми, благодаря своимъ холостымъ связямъ, онъ такъ легко могъ войти въ сношенія, то она ревновала его къ свѣтскимъ женщинамъ,[1791] съ которыми онъ могъ встрѣтиться, то она ревновала его къ дѣвушкамъ, на которыхъ онъ могъ желать жениться.[1792] И эта послѣдняя воображаемая ревность болѣе всего мучала ее, въ особенности потому, что она знала, его мать желала этаго.[1793]