Таня.
Ах, удалось бы только!
Бетси.
Пaпà нет тут?
Таня.
А я так, Лизавета Леонидовна, взошла, хотела… так вошла…
Бетси.
Да ведь тут сеанс сейчас будет?
Таня.
Лизавета Леонидовна, голубушка!
Ах, как это хорошо! Вот не ожидала! Зачем же ты это делала?
Таня.
Барышня, милая, да вы не выдайте!
Бетси.
Да нет, ни за что. Я ужасно рада! Да как же ты делаешь?
Таня.
Да так и делаю: спрячусь, а потом, как потушат, вылезу и делаю.
А это зачем? Да, не говори, понимаю, задеваешь…
Таня.
Лизавета Леонидовна, голубушка, я только вам откроюсь. Прежде я так шалила, а теперь дело хочу сделать.
Бетси.
Как, что? Какое дело?
Таня.
Да вот, видели, мужики пришли, хотят землю купить, а папаша не продают и бумагу не подписали и им назад отдали. Федор Иваныч говорит: духи ему запретили. Вот я и вздумала.
Бетси.
Ах, какая же ты умница! Делай, делай. Да как же ты будешь делать?
Таня.
Да я так придумала: как они свет потушат, сейчас я начну стучать, швырять, ниткой их по головам, а под конец бумагу об земле — она у меня — и брошу на стол.
Бетси.
Ну и что ж?
Таня.
А как же? Они удивятся. Бумага была у мужиков, и вдруг здесь. А тут же велю…
Бетси.
Да, ведь Семен нынче медиум!
Таня.
Так я ему велю…
Да ведь так не делают. Медиум сам ничего не делает.
Таня.
Да ничего, это всё одно, — авось и так выйдет.
Таня и Федор Иваныч.
Ты что тут?
Таня.
Да я к вам, Федор Иваныч, батюшка!..
Федор Иваныч.
Чего же ты?
Таня.
Да об деле моем, к вам, чтò я просила.
Сосватал, сосватал, и по рукам ударили. Только не пили.
Неужто за-правду?
Федор Иваныч.
Да уж я тебе говорю. Он говорит: с старухой посоветуюсь, да и с Богом.
Таня.
Так и сказал?..
Федор Иваныч.
Ну, ладно, ладно. Теперь некогда. Велено убирать для сеанса.
Таня.
Дайте я вам пособлю. Как же убирать?
Федор Иваныч.
Да как? — Да вот: стол посреди комнаты, стулья, гитару, гармонию. Лампу не надо — свечи.
Так, что ли? Сюда гитару, сюда чернильницу…
Федор Иваныч.
Да неужели в самом деле Семена посадят?
Таня.
Должно быть. Ведь уж сажали.
Федор Иваныч.
Удивление!
Таня.
Почем я знаю!
Федор Иваныч.
Так ты вот что…
Таня.
Что, Федор Иваныч?
Федор Иваныч.
Поди ты, возьми щеточку ногтяную и мыла Тридас, — хоть у меня возьми… И все ты ему остриги когти и вымой чисто-нáчисто.
Таня.
Он и сам вымоет.
Федор Иваныч.
Ну так скажи только. Да белье вели надеть чистое.
Таня.
Хорошо, Федор Иваныч.
Федор Иваныч.
Учены, учены, хоть бы Алексей Владимирович, профессор он, а всё другой раз сильно сомнение берет. Народные суеверия, грубые, истребляются, суеверия домовых, колдунов, ведьм… А ведь если вникнуть, ведь это такое же суеверие. Ну, разве возможно это, чтобы души умерших и говорили бы и на гитаре играли бы? А дурачит их кто-нибудь или сами себя. А уж это с Семеном и не поймешь что.
Федор Иваныч и Леонид Федорович.
Что, готово?
Готово. (Улыбаясь.) Только не знаю, как бы ваш новый медиум не скомпрометовал вас, Леонид Федорович.
Леонид Федорович.
Нет, мы испытывали с Алексеем Владимировичем. Удивительно сильный медиум!
Федор Иваныч.
Уж этого не знаю. Только чист ли он? Вы вот не позаботились руки ему велеть вымыть. А то всё-таки неудобно.
Леонид Федорович.
Руки? Ах, да. Нечисты, ты думаешь?
Федор Иваныч.
Да как же, мужик. А тут дамы, и Марья Васильевна.
Леонид Федорович.
Ну и прекрасно.
Федор Иваныч.
Да еще я хотел вам доложить: Тимофей, кучер, приходил жаловаться, что нельзя ему чистоту соблюсти от собак.
Каких собак?
Федор Иваныч.