ПСС. Том 34. Произведения, 1900-1903

Это было в 37-м году. Но когда — осенью или зимой — не могу припомнить. В пользу того, что это было зимой, только то, что было 7 экипажей и был возок для бабушки с такими широкими отводами, на которых стояли всю дорогу камердинеры, что в Серпухове возок не вошел в ворота. Это я помню, вероятно, по рассказам. В воспоминаниях же моих осталась поездка на колесах. Может быть, я спутал, и возки эти были при нашем отъезде в Казань. Скорее то, что мы ехали на колесах. Я помню это потому, что осталось у меня впечатление от того, что отец ехал сзади в коляске и нас по переменкам — это была большая радость — брали к нему. Помню, что мне досталось въезжать в Москву в коляске с отцом. Был хороший день, и я помню свое восхищение при виде московских церквей и домов, восхищение, вызванное тем тоном²⁰⁶ гордости, с которым отец показывал мне Москву. — Еще признак, по которому помню, что это было по чернотропу, тот, что на 1-й²⁰⁷ день нашей езды (мы ехали на сдаточных — два дня; ночь ночевали) к вечеру, когда уже стемнело, мы услыхали, что близ дороги показалась лисица, и Петруша, камердинер отца, везший с собой борзого кобеля серого Жирана, пустил его за лисицей и побежал за ней. Мы ничего не видали, но очень волновались и огорчились, узнав, что лисица ушла.

ВСТАВКИ И ЗАМЕЧАНИЯ К РУКОПИСИ «БИОГРАФИИ Л. Н. ТОЛСТОГО», СОСТАВЛЕННОЙ П. И. БИРЮКОВЫМ

№ 1

К стр. 26

Про Андрея Ивановича, женившегося очень молодым на княжне Щетининой, я слышал от тетушки такой рассказ. Жена его по какому-то случаю одна без мужа должна была ехать на какой-то бал. —

Отъехав от дома, вероятно, в возке, из которого вынуто было сиденье для того, чтобы крыша возка не повредила высокой прически, молодая графиня, вероятно лет 14-ти, вспомнила дорогой, что она уезжая не простилась с мужем, и вернулась домой.

Когда она вошла в дом, она застала его в слезах.

Он плакал о том, что жена перед отъездом не зашла к нему проститься.

№ 2

К стр. 31

Федор Петрович — двоюродный брат отца. Алексей Константинович — троюродный мне. Дмитрий Андреевич дальний.

№ 3

К стр. 36

Тетушка рассказывала мне, что Голицына этого звали Львом, но это, очевидно, ошибка, так как у Сер. Ф. Голицына не было сына Льва. И потому я думаю, что предание о том, что мать моя была обручена одному из Голицыных, справедливо, так же как и то, что жених этот умер. То же, что мне дано имя Лев потому, что так звали жениха, неверно.

№ 4

К стр. 37

Милую старушку, двоюродную сестру моей матери, я знал. Познакомился я с ней, когда в пятидесятых годах жил в Москве.

Устав от рассеянной светской жизни, которую я вел тогда в Москве, я поехал к ней в ее маленькое именьице Клинского уезда, и провел у нее несколько недель. Она шила в пяльцах, хозяйничала в своем маленьком хозяйстве, угощала меня кислой капустой, творогом, пастилою, какие только бывают у таких хозяек маленьких имений, и рассказывала мне про старину, мою мать, деда, про четыре коронации, на которых она присутствовала; я же писал у нее Три смерти. И это пребывание у нее осталось для меня одним из чистых и светлых воспоминаний моей жизни.

№ 5

К стр. 54

Мне кажется, и неверно, и не обосновано, и излишне.

№ 6

К стр. 67

Юродивый Гриша лицо вымышленное.

Юродивых много разных бывало в нашем доме, и я — за что глубоко благодарен моим воспитателям — привык с великим уважением смотреть на них. Если и были среди них неискренние, или были в их жизни времена слабости, неискренности, самая задача их жизни была, хотя и практически нелепая, такая высокая, что я рад, что с детства бессознательно научился понимать высоту их подвига. Они делали то, про что говорит Марк Аврелий: нет ничего выше того, как то, чтобы сносить презрение за свою добрую жизнь. Так вреден, так неустраним соблазн славы людской, примешивающийся всегда к добрым делам, что нельзя не сочувствовать попытке не только избавиться от похвалы, но вызвать презрение людей. Такой юродивой была и крестная мать сестры Марья Герасимовна, и полудурачок Евдокимушка, и еще некоторые, бывавшие в нашем доме.

Подслушивали же мы, дети, молитву не юродивого, а дурачка, помощника садовника, Акима, действительно молившегося в большой зале летнего дома между двух оранжерей и действительно поразившего и глубоко тронувшего меня своей молитвой, в которой он говорил с богом, как с живым лицом. «Ты мой лекарь, ты мой аптекарь», — говорил он с внушительной доверчивостью. И потом пел стих о страшном суде, как бог отделит праведников от грешников и грешникам засыпет глаза желтым песком...

№ 7

К стр. 67

Под Катенькой я описал Дунечку, воспитанницу Темешева.

№ 8

К стр. 69

Под фамилией Ивиных я описывал мальчиков гр. Пушкиных, из которых на днях умер Александр, тот самый, который так нравился мне мальчиком в детстве. Любимая игра нас с ним была игра в солдаты.

№ 9

К стр. 70