ПСС. Том 51. Дневник, 1890

18 И. Я. П. 90. Дурно спал. И не пытался писать. Косил. Приехал Олсуфьев Митя. Очень беден умственно. От Сережи письмо с просьбой денег. Соню одолевают просьбами денег сыновья. Будет еще хуже. Разве не лучше бы было, если бы она отказалась хоть от собственности литературной. Как бы покойно ей, и как бы нравственно здорово сыновь[ям], и как мне радостно, и людям на пользу и Богу угодно. Стр[ахов]. —

22 И. Я. П. 90. Прошло много дней, 5, кажется. Кажется, ничего не писал за это время. Постараюсь вспомнить. Вчера, 21, никого не было. Уехал Олсуфьев. Косил с Севастьяном. 20. Уехали дети и Сикорский. Косил много. И разговоры с Сик[орским]. Его поразительное легкомыслие. Как ученый измерял трату кислорода днем и замену ночью, и как через неделю всё вышло. И потому надо воскресенье отдыхать. И что это было наука, но забыта. И еще о том, что образуются в зародыше центры в разные периоды. И если мать больна в эти периоды, то отсутств[ие] этих центров и сумашествие. И будто то же количество сумашедших теперь и прежде. А добрый, но — испорченный.

19. Он приехал вечером, и куча народа. Языкова, Офросимова с балалайкой и Олсуфьев. Я косил с потлётом. —

18. Тоже косил. — Страхов, и я тяготился им. — Я очень опустился. Не в умственном смысле — это ничего — не опущение, а в сердечном, любовном. Я не в духе и злюсь. Сижу и злюсь и на присутствующих и на отсутствующих. Всякое слово, мысль вызывает не проникновение и сочувствие тому, [кто] ее высказывает, а желание заявить свою правду перед ним. Скверно. Очень скверно. — Нынче ясно понял это и устыдился. Буду записывать все отступления — грехи. Помоги мне, Бог, главное, делать это перед Тобой только. А то меня смутило больше всего то⁷⁷ испуганное, недовольно робко озлобленное, упрямо спорящее выражение, к[оторое] я вызвал в Олсуфчике. Это не должно руководить. А перед собой и Б[огом], чтоб знать, что во мне нет ничего кроме любви к всем. Теперь 12-й час.

На работе, покосе, уяснил себе в[н]ешн[юю] форму Коневск[ого] расск[аза]. Надо начать с заседания. И тут же юридическая ложь и потребность его правдивости. А еще: о государстве: рассказ переселенцев.

Опять много работал, косил. Получил прекрасное письмо Wilson'а к Черткову и Ч[ерткова] письмо. Еще письма менее интер[есные]. Вечером приехал верхом американ[ец] Stevens, объехавший мир на велосипеде и бывший в Африке за Станлеем. В соблюдении любви помнил и провел день хорошо.

23 И. Я. П. 90. Встал рано, говорил с Stevens’oм пустое. Почитал, не сажусь писать, ожидая их отъезда. Да и большой потребности нет. 11 часов. До сих пор всё хорошо. Косил. —

24 И. Я. П. Работал. Не писал. Приехал Бестужев, потом Зюсерман. Гости — бедствие нашей жизни. Косил. Сдерживался с Стр[аховым]. Зла меньше. —

Вчера читал «Без догмата». Очень тонко описана любовь к женщине — нежно, гораздо тоньше, чем у франц[узов], где чувственно, у англичан, где фарисейно, и у немц[ев] — напыщенно, и думал: написать роман любви целомудренной, влюбленной, как [к] С[оничке] Калош[иной], такой, для кот[орой] невозможен переход в чувственность, к[оторая] служит лучшим защитником от чувственности. Да не это ли единственное спасение от чувственности? Да, да, оно и есть. Затем и сотворен человек мужчиной и женщиной. Только с женщиной можно потерять целомудрие, только с нею и можно соблюсти его. Нецеломудрие начинается при перемене. Хорошо написать это. —

Получил письма хорошие от Чертк[овых]. Жалуются о своей слабости страха за жизнь ребенка. Письмо радостное от Вильсона и от милого Русанова и Третьякова.

25 И. Я. П. 90. Еще думал: Надо бы написать книгу ЖРАНЬЕ. Валтасаров пир, архиереи, цари, трактиры. Свиданья, прощанья, юбилеи. Люди думают, что заняты разными важными делами, они заняты только жраньем. А то, что за кулисами делается? Как готовятся к этому?

Вчера уехал Голцапфель. Дети вскочили раньше обыкновенного, и Андр[юша] пошел на деревню, я спрашиваю, зачем. Яйца покупать. Зачем? Мама велела. И я подумал: воспитание их ведется кем? Женщиной без убеждений, слабой, доброй, но journalière,⁷⁸ переменчивой и измученной взятыми на себя ненужными забота[ми]. Она мучается, и они на моих глазах портятся, наживают страдания, жернова на шеи. — Прав ли я, допуская это, не вступая в борьбу? Молюсь и вижу, что не могу иначе. Не моя воля, но Твоя. С одной стороны, порча детей, страдания напрасные, с другой — борьба, озлобление. Лучше пусть будет первое. Второе наверно, первое не наверно. Не для своей семьи я рожден и должен жить, а для Бога. А Бог ясно велел то, чтобы не нарушать — хоть не любви — хоть согласия, хоть не заводить, не усиливать злобы. Да будет со мной воля Твоя. Пусть буду служить Тебе не так, как мне хочется, чтобы служба моя видна б[ыла] мне и радовала меня, а так, как ты хочешь, чтобы я и не знал, как. А всё хочется свободы, хотя и борюсь. — Прости и помоги.