ПСС. Том 55. Дневники и записные книжки, 1904-1906 гг.

644. 277²¹. Маша сильно волнует меня. — Мария Львовна Оболенская заболела 19 ноября 1906 г. крупозным воспалением легких. Д. П. Маковицкий сообщает следующие подробности о ходе болезни М. Л. Оболенской и об отношении к ней отца. 19 ноября: «После чая Мария Львовна села в кресло около дверей в гостиную, взяла гитару и начала было играть, но, поиграв немного, положила гитару, облокотилась на кресло и стала жаловаться на боли в левом плече. Ее растерли и смерили температуру. Оказалось 38,3. Легла в постель. Боли не утихали, и появился озноб во всем теле. В 12 часов — 40°. Боли всё в том же месте: в мышцах левого плеча». 20 ноября: «В 3 часа утра у Марии Львовны 40,3. Днем столько же. Бред, боли в левом плече и боку. Кашля и затруднительного дыхания нет. Все встревожены и подавлены болезнью Марии Львовны. Лев Николаевич несколько раз заходил к ней. Вечером, когда у Марии Львовны было 40,7, поднялся переполох. Один Лев Николаевич соблюдал спокойствие, хотя утром, когда вышел к нам, рассказал, что он так ясно видел во сне, что Маша умерла. По словам Ю. И. Игумновой, Лев Николаевич. — он такой тонкий наблюдатель, — заметил еще третьего или четвертого дня, что Мария Львовна стала совсем не такая, как была раньше. Он несколько раз удивлялся: «Какая-то в ней перемена, не могу понять. Неужели вы не замечаете, какая она стала совсем другая?» — спрашивал он Николая Леонидовича и Юлию Ивановну. — «Ты бы стала такая, какая была прежде», — сказал он Марии Львовне. 21 ноября: «Приезжал из Тулы доктор Афанасьев. После очень долгого и тщательного, мучительного для больной выслушивания Афанасьеву удалось обнаружить место в полтинник, где было слышно жесткое вдыхание — не очень выразительное. Предполагает воспаление легких. Днем Мария Львовна начала изредка покашливать». 22 ноября: «Весь день сознание ясное. Очень возбуждена, много расспрашивает. Очень редко кашляет». 23 ноября: „Сегодня утром и днем в полном сознании. Лев Николаевич очень встревожен и угнетен болезнью Марии Львовны, как и все в доме. Сегодня, сидя у нее, плакал и сказал ей: «Терпи»“. 24 ноября: «Температура с вечера первого дня болезни до 11 часов вечера сегодняшнего дня колебалась между 40,1 и 41,3. Индурация (затвердение) захватила всю верхнюю долю левого легкого. Очень ослабела. Частое забытье. Иногда приходит в полное сознание и тогда бывает очень возбуждена. Сомневается, что выживет. — «Как странно, что надо умирать», — сказала она. Но страха смерти не обнаружила. Сегодня были Афанасьев и Щуровский». 26 ноября: «Марии Львовне значительно хуже. Временами без сознания. Температура 40,7, дыхание 60, пульс 160. Под вечер клокотание в груди и отечные хрипы внизу правого легкого. Во всё время болезни все лечебные процедуры Мария Львовна переносила терпеливо, хотя иногда они были ей тяжелы, и она пересиливала себя. Мучится тем, что причиняет беспокойство и хлопоты, жалеет тех, кто при ней дежурит, отсылает их от себя и сама берет воду и молоко. Больше всех ходит за ней муж, она посылает его спать и узнает, действительно ли он спит. К врачам очень благодарна. Какая всегда была терпеливая, кроткая, смиренная, такова и в болезни».

26 ноября Толстой писал В. Г. Черткову: «...У меня другая причина волнения: болезнь Маши. У нее крупозное воспаление легкого, нынче 8-й день, и она очень, очень плоха. Смерть ее эгоистически для меня, хотя она и лучший друг мой из всех близких мне, не страшна и не жалка — мне недолго придется жить без нее, но просто, не по рассуждению, больно, жалко ее, — она, должно-быть, и по годам своим хотела бы жить, и жалко просто страданий — ее и близких. Жалко и неприятно эти тщетные усилия лечением продлить жизнь. А смерть всё больше и больше и в последнее время так стала мне близка, не страшна, естественна, нужна, так не противуположна жизни, а связана с нею, как продолжение ее, что бороться с нею свойственно только животному инстинкту, а не разуму. И потому всякая разумная — не разумная, а умная — борьба с нею, как медицина, — неприятна, нехороша».

27 ноября. Стр. 277—279.