Никак не думал, что два дня пропустил. Вчера вернулся Леонид. Оч[ень] трогает он меня своей серьезной религиозностью. Я чувствую, что он молится почти всякую минуту. Ничего не писал. Приехала З[ося] Стахович. Писем немного ответил и читал Рамакришна. Слабо. Вечером почти простился с Леон[идом]. Третьего дня почти то же, или забыл. М[ихаил] С[ергеевич] чужд. Да, к обеду приехал Сережа, тоже, к несчастью, чужд. — Сегодня приехали Голд[енвейзер] и Страхов, привезли от Ч[ерткова] бумаги. Я всё переделал. Довольно скучно. Простился с милым Леонидом и писал и читал письма.205
Забыл, третьего дня б[ыла] оч[ень] интересна поездка в волостн[ой] суд. Встретился там с Вас[илием] Мор[озовым], Тарасом. Говорил с ними серьезно.
1) Удивительная слепота матерьялистов. У меня есть чувство — пять: з[рение], с[лух], об[оняние], вк[ус], ос[язание]. Хорошо. Весь мир обусловлен этим, общим всем людям и общим всем существам основным чувством осязания. Хорошо. Я, человек, испытываю чувство зрения, слуха... но это не всё: я могу спросить себя, что я испытываю сейчас зрением, или слухом, или осязание[м], или об[онянием], или вкусом? И испытывать самое чувство и сознание этого чувства, т. е. могу перенести свое сознание на то или другое чувство. Мало того: я думаю, я могу спросить себя: о чем я думаю? Что же это то, что сознает и спрашивает? Это не чувство и не мысль — это сознание жизни. Но могу ли я спросить себя, что такое это сознание? и сознать сознание? Нет. Стало быть, это главная основа того, что мы называем жизнью. А что это такое? То, что мы называем жизнью и к[отор]ое, хотя и связано с тем, что представляется нам телом, никак уж не может быть объяснено телесно.
2) Ни про что вещественное нельзя сказать, что оно есть.
Всё вещественное только происходит и проходит. Если что есть, то только то, что невещественно.
3) Особенно ясно понял нынче одуряющее влияние «науки», т. е. запоминания чужих мыслей. Ничто так, как это нагромождение чужих мыслей не атрофирует, не умерщвляет так способность иметь свои мысли и уметь управлять ими.
Спал хорошо, а всё слаб. Кажется, что я отписался (худож[ественной] работы). Нет сосредоточения на одном. А многое хочется. Вчера ничего, кроме писем, не делал. Довольно легкомысленно беседовал за столом. Вечером с Булыг[иным], Страх[овым], Голд[енвейзером] приятно. Нынче тоже писал письма и читал Ужасы христ[ианской] цивилиз[ации]. Не так хорошо, как я ожидал — узко. Но как форма превосходно. Нынче опять изжога. На душе оч[ень], оч[ень] хорошо. Помоги, Госп[оди] — и помогает. Записывать, кажется, нечего. Не помню, что б[ыло] вечером.
Пропустил вчерашний день. Вчера ничего не работал, читал и отмечал в ней места в книге Ламы. Оч[ень] сильно. Попытался писать предисловие — не пошло. На душе весь день было умиленно грустно хорошо, — как ни странно это сказать — радостно. —
Вечером 2 Нояб[ря] оч[ень] важное. Я сказал про то, ч[то] Ч[ертков], если я приеду в Кр[екшино], обещает устроить так переезд через Москву, что меня не увидят. С[офья] А[ндреевна] вдруг вышла из себя. Оч[ень] б[ыло] тяжело. Я, слава Богу, удержался в добре. Прощался целуясь, и оч[ень] хотелось сделать ей что-нибудь особенно приятное. Понимаю эту лучшую радость жизни: за зло заплатить добром, но только понимаю, но сделать не мог ни в тот вечер, ни на другой день. Мог только на словах держаться, но в душе была rancune.206
И то слава Богу. Можно и дойти. —————————————————————————————————————
Целый день вчера б[ыл] слаб, ходил гулять в елочки. Писем б[ыло] мало. Вечером играл в карты.
Какую великую помощь дает мне моя новая молитва.
1) Дело у меня теперь главное одно: хорошо умереть. Оно и у всех всегда главное дело, п[отому] ч[то] для того, чтобы хорошо умереть, надо хорошо жить. Только в 25 лет не помни[шь] и не понимаешь этого так, как в 81.
2) Тщеславие, забота о славе людской, с к[оторой] я так боролся и борюсь, так же сильно, как в молодых существах половое чувство.
————————————————————————————————————