2) Мы работники дела общего, всемирного, божия. Пути, которыми совершится это дело, не могут быть доступны нам, как не может быть доступно работникам всё дело хозяина (пример, разумеется, далеко не полный, сравнивая всемирное, вечное движение с делом частным, временным). Всякое угадывание работника о том, в чем состоит дело хозяина, и направление своих сил — как и не может быть иначе — на это различно предполагаемое дело только отвлекает силы работника от дела и замедляет совершение его, лишает работника лучшего блага: сознания несомненности знания того, что он делает то, чего хочет от него хозяин. Такое же сознание дается человеку только одним: тем, что, отступая от воли хозяина, работник лишается блага, исполняя ее — получает благо.
Как работнику хозяин сказал: если будешь делать то, что я велю, буду держать, кормить, обеспечивать тебя, давать тебе то, чего тебе хочется, так и человеку, всему существу его сказано: дам тебе благо, если будешь делать то, что я велю; не будешь делать не будет тебе блага. Благо же твое в увеличении в себе любви. То же, что я велю, ты знаешь из того, что это одно дело, которое ты всегда можешь делать.
Поняв же это, человек получает и самое несомненное знание о том, в чем дело не только его жизни, но жизни всего мира. Не всё дело мира, со всеми подробностями его достижения, как думают знать это люди, предписывающие определенную деятельность, — а получает несомненное знание об одном из подготовительных состояний к тому, всегда скрытому от человека, общему, всемирному, Божьему делу, которое делается жизнью мира. Получается несомненное знание о том, что это подготовительное состояние, включающее в себе всё, что только могут придумать люди, делающие предположения о задачах жизни, состоит в одном: в увеличении всеобщей любви — увеличении, которому ты несомненно содействуешь, увеличивая ее в себе. —
В постели записал это об орудии и о мнимом знании назначения жизни мира. И мне казалось, когда писал, очень важно.Гулял. Метель. На душе оч[ень], оч[ень] хорошо. Сознание своего положения работника всегда на глазах хозяина необычайно успокаивает, утверждает, отгоняет сомнения и, главное, заботу о славе людской и дает такую радость. Не могу по старой привычке не выражаться в форме просьбы:«Помоги, помоги мне не переставать сознавать себя твоим крошечным, но все-таки работником, чтоб не прошли это успокоение и радость, помоги».
Читал письма и отвечал. Хотя поздно начал, но довел, хотя вчерне, до конца Сон. Гулял, ложусь спать перед обедом.
Вечер провел за чтением. Проводили Соню.
На душе не дурно, но нет того умиления и той твердости, к[отор]ые были от сознания своего работничества Ему. Может быть, прийдет, а мож[ет] б[ыть], прошло. И надо новое. Сейчас подумал оч[ень] странное, а именно, что для того, чтобы быть с Богом, быть в настоящем, быть неподвижным, надо не переставая двигаться. Je m’entends,230
т. е. что для того, чтобы быть с неподвижным, вечным, надо не переставая отодвигать то, что отделяет от него. Иду обедать.1) Дети тем особенно милы, что живут всегда в настоящем. Даже их мечты есть жизнь в настоящем и не нарушают ее.
Ездил к М[арье] А[лександровне] с С[ашей] и Душа[ном]. Ч[ертков] напрасно пишет о недавании его писем близким. А остальное всё в его письме оч[ень] хорошо.Проснулся со знобом, всё сильнее и сильнее, и дошло до чрезвычайной тряски озноба, потом жар 42°, и я всё забыл. Ночью видел Андр[ея], какого-то доктора, Буланже. Всю ночь б[ыло] плохо, но очухался, и на душе так хорошо, как только могу желать. Не нужно усилия для любви ко всем. Правда, когда окружен одними любящи[ми], это легко. Утром пришли и Михайла, и Сергей, они все были в Туле.