ПСС. Том 59. Письма, 1844-1855 гг.

«Милостивый государь граф Лев Николаевич, в письме моем к вам, через Столыпина доставленном, я писал к вам, что статья ваша пропущена ценсурой с незначительными изменениями, и просил вас не сердиться на меня за то, что надо было прибавить несколько слов в конце для смягчения выражения... Статья «Ночь в Севастополе» была уже совсем отпечатана в числе 3000 экземпляров, как вдруг ценсор потребовал ее из типографии, остановил выход № (августовская книжка явилась поэтому в Петербурге 18 августа) и в отсутствии моем из Петербурга (я на несколько дней ездил в Москву) представил ее на прочтение председателю ценсурного комитета — известному вам по Казани — Пушкину. Если вы знаете Пушкина, вы можете отчасти вообразить, что последовало. Пушкин пришел в ярость, напал не только на ценсора, но и на меня — за то, что я представляю в ценсуру такие статьи, и собственноручно переделал ее. Я между тем вернулся в Петербург и, увидев эту переделку, пришел в ужас — и статью вовсе не хотел печатать, — но Пушкин в объяснении со мной сказал, что я обязан напечатать так, как она им переделана. — Делать было нечего — и статья ваша изуродованная явится в сентябрьской книжке, но без букв Л. Н. Т., которые я уже не мог видеть под ней после этого... Но статья эта была так хороша, что даже после совершенного уничтожения ее колорита, я давал ее читать Милютину, Краснокутскому и другим, всем она нравится очень — и Милютин пишет мне, что грех, если я лишу читателей этой статьи и не напечатаю ее даже в таком виде. Не вините же меня во всяком случае за то, что статья ваша напечатана в таком виде. — Я вынужден был это сделать. Если бог приведет нас когда-нибудь свидеться (чего я очень желаю), я объясню вам эту историю яснее. — Теперь я скажу вам два слова — о впечатлении, которое ваш рассказ (Ночь) производит вообще в его первобытном виде — на нас, на всех, которым я читал его. О ценсуре уж тут речи нет. Все находят этот рассказ действительно выше первого по тонкому и глубокому анализу внутренних движений и ощущений в людях, у которых беспрестанно смерть на носу; по той верности, с которою схвачены типы армейских офицеров, столкновения их с аристократами и взаимные их отношения друг к другу, — словом, всё превосходно, всё очерчено мастерски; но всё до такой степени облито горечью и злостью, всё так резко и ядовито, беспощадно и безотрадно, что в настоящую минуту, когда место действия рассказа — чуть не святыня, особенно для людей, которые в отдалении от этого места, — рассказ мог бы произвести даже весьма неприятное впечатление. Рубка лесу, с посвящением Тургеневу, — появится также в сентябре (Тургенев просил меня очень, очень благодарить вас за память о нем и внимание к нему). И в этом рассказе, прошедшем сквозь три ценсуры: кавказскую (ценсор статс-секретарь Бутков), военную (генер.-майор Стефан) и гражданскую, нашу (мой ценсор и Пушкин), тронуты типы офицеров, и кое-что повыкинуто к сожалению. Всё это для вас должно быть неприятно, но я не могу не утешить вас несколькими строчками. Скорбя и терзаясь за искажения, которым подверглись ваши статьи только потому, что мой ценсор обратился к Пушкину, — я принял следующие меры в отношении к будущим вашим статьям, за которые я буду драться до истощения сил, как у вас в Севастополе. Я показывал все места, выкинутые Пушкиным из ваших рассказов, князю Вяземскому, товарищу министра просвещения и самому министру, которые были приведены по поводу некоторых вымарок в совершенное удивление — и теперь я буду представлять все ваши рассказы министру и печатать с его разрешения. Норов — человек образованный и горячий. Он любит литературу, не бойтесь же за следующие ваши труды и не охлаждайтесь некоторыми цензурными неудачами, особенно с рассказом «Ночи». Ко всему этому я должен прибавить, что в цензуре вообще готовятся великие изменения — к облегчению. Буду ждать с нетерпением к ¹/₂ сентября вашей Юности. Если бы к октябрю вы прислали военный рассказ свой, или Ростовцева — обязали бы крайне. За цензуру теперь, повторяю вам, не бойтесь. — Денежные комиссии ваши в Петербурге готов принять с удовольствием — и прошу вас без церемонии все покупки всё нужное поручать мне. — Кланяйтесь Столыпину. Я писал ему с этой же почтой. — Не забывайте «Современника» и вашего преданного И. Панаева. («Красная новь» 1928, 9, стр. 223—224.)