Друг мой! Помощь человека недействительна, бессильна в том, в чем вы ищете помощи, — в вере; в вере помочь может только бог, т. е. установление отношений прямо непосредственно с богом. Только отрешившись, отвернувшись от всех людей и обратившись к одному богу, можно установить отношение к нему, т. е. веру. Верите ли вы — не в то, что есть бог-творец, троица, И[исус] Х[ристос] и т. п., — а в то, что в жизни вашей есть смысл и что смысл этот зависит от того благого и разумного начала, от которого вы произошли? Если верите, то вам ничто не может быть страшно или тяжело. Мф., XI, 28—30. Если же не верите, то ищите этой веры, и опять так же, как Христос отвечал ученикам, просившим его утвердить их в вере. Он отвечал им притчей о хозяине, пришедшем с работниками с поля. О том, что неверие происходит от того, что работник ложно понимает свое значение: если работник будет думать, что, приехав с поля, хозяин сейчас посадит его за стол и велит есть, то, когда это не сбудется, он будет не верить. Верить же работник будет тогда, когда он, ничего не ожидая, будет продолжать служить хозяину, отпряжет волов, даст им корму, будет служить хозяину за столом, тогда он будет верить. Коротко выражаясь, я хочу сказать: 1) то, что для того, чтобы жить, надо верить; 2) то, что верить значит не то, чтобы доверять всему тому, что мне выдают за истину о мире, о боге и т. п., а значит верить в то, что сила, произведшая и пославшая меня в этот мир, есть сила благая и разумная и 3) то, что для того, чтобы верить в это, надо не то чтобы в чем-либо уверять себя, а напротив, надо ничего о себе не думать, а только исполнять всё то, что требует от тебя хозяин или твоя совесть в жизни: самые простые дела. Исполнять эти самые простые дела, т. е. любовно отвечать на предъявленные к тебе требования и ничего о себе не думать, ничего себе не ожидать. Вы говорите: апатия! Ну что же апатия. Сидеть и ждать, пока она пройдет, зная, что это так должно быть. Как ни странно это кажется: гордость производит неверие, а смирение веру. Стоит человеку сказать себе в какой бы то ни было момент, вот в вашем теперешнем положении: я не по своей воле явился сюда, я явился такой, какой есть, со всеми моими слабостями и пороками. Я не люблю своих пороков и себя не люблю и ничего для себя не хочу; а пусть со мной делает тот, кто меня послал, что он хочет. Чего же он хочет? И стоит искренно, отрекшись от себя, прислушаться к тому, чего он хочет и не брезгать никаким делом, и сейчас найдется дело нужное хозяину, вступив в которое будешь знать, что ему служишь. А не найдется дело, значит хозяин пока не хочет, но я готов и не перестаю чувствовать себя на службе хозяина. А сознав это, сознаете радость жизни и найдете покой душам вашим.
Печатается по машинописной копии «К неизвестному». Дата копии.
Федор Павлович Симон (р. 1861) — в 1890 г. помощник лесничего в Бирском уезде Уфимской губ. Летом 1886 г., будучи студентом Лесного института в Петербурге, приезжал в Ясную Поляну, познакомился лично с Толстым и около трех месяцев прожил в деревне Ясная Поляна, работая с крестьянами. Судя по статье Тенеромо (И. Б. Файнермана) «Шпион» в его книге «Живые слова Л. Н. Толстого», М. 1912, стр. 164—168, Симон якобы был подослан к Толстому, о чем он, раскаявшись, писал Толстому в не дошедшем до нас письме. Но в статье Б. Н[иколаевского] «Свод разновременно поступивших указаний на вредное в политическом отношении направление писателя Льва Толстого» («Былое» 1918, 9, март, стр. 209—210) указывается, что в охранном отделении в 1887 г. было заведено дело о Симоне за № 87, к которому пришита выписка из письма Симона к Толстому от 25 января 1888 г., «свидетельствующая, что Симон не скрывал перед Толстым своего революционного направления».
Ответ на письмо Симона без даты (почт, шт.: «Бирск, 9 февраля 1890») с вопросами религиозного характера.
* 26. Адину Баллу (Adin Ballou).
Dear friend and brother,
I will not argue with your objections — it would not bring us to anything.
Only one point which I did not put clearly enough in my last letter I must explain to avoid misunderstanding. It is about compromise. I said that compromise, inevitable in practice, cannot be admitted in theory. What I mean is this: Man never attains perfection but only approaches it. As it is impossible to trace in reality a mathematically straight line and as every such line is only an approach to the latter, so is every degree of perfection attainable by man — only an approach to the perfection of the Father, which Christ showed us the way to emulate. Therefore, in reality, every deed of the best man and his whole life will be always only a practical compromise — a resultant between his feebleness and his striving to attain perfection. And such a compromise in practice is not a sin, but a necessary condition of every Christian life.