Благодарю вас очень, дорогой друг, за последнее письмо ваше: не столько за ваше ходатайство у Кауфмана,* сколько за те сердечные, добрые слова, кот[орые] вы мне в нем говорите о смерти Раевского. Я начал читать вслух Соне и не мог от слез. Так верно вы сердцем поняли мое чувство и выразили его. Утешительно то, что мы с ним провели месяц, к[оторый] наверно и в моей и его жизни будет один из самых счастливых — не счастливых веселых, а счастливых значительных и удовлетворяющих. —
Милая Таня, моя свояченица,1 вам сказала бог знает что, если вы послали вещи2 в Сызранский уезд. Мы живем в Данковск[ом] уезде, и посылают нам в станц[ию] Чернаву, Скопинского уезда. Поэтому вещей мы не получили еще. Я думаю, что это дело поправимое. Надо написать на почту в Сызрань (Симбир. губ.). Очень жаль, что случилась эта ошибка и ваше доброе желание до сих пор не принесло своих плодов. Завтра, 9-го, мы уезжаем. Соня очень тревожна, но отпускает меня, и мы с ней дружны и любовны, как давно не были. Мне ее очень жаль, и я постараюсь поскорее вернуться, чтобы успокоить ее. Дело наше идет так хорошо, как я не мечтал, и всё дальше и дальше затягивает. Бедствие велико, но радостно видеть, что и сочувствие велико. Я это теперь увидал в Москве, не по московск[им] жителям, но по тем жителям губ[ерний], кот[орые] имеют связи с Москвою. Страшно подумать, что бы было, если бы вдруг прекратилась деятельность общества. — Говорят, что в Петерб[урге] не верят серьезности положения. Это грех. Я встретил у Раевского моряка Протопо[по]ва, с к[оторым] мы вместе были 35 лет тому назад на Язоновск[ом] редуте в Севастополе. Он очень милый чел[овек], теперь председат[ель] Управы, хлопочет, покупает хлеб. Он очень верно сказал мне, что испытывает чувство, подобное тому, к[оторое] б[ыло] в Севастополе. «Спокоен, т. е. перестаешь быть беспокоен, только тогда, когда что-нибудь делаешь для борьбы с бедой». Будет ли успех, — не знаешь, а надо работать, иначе нельзя жить.
Отчего не сделать перепись всему хлебу в России? —
Простите, не забывайте меня. Очень люблю вас.
Л. Толстой.
Адрес Репина: Калинкина площадь 3/5.3
* Кауфман ответил не хорошо: нужны были не деньги, а общее распоряжение о бесплатном провозе лошадей.4
Впервые опубликовано в ПТ, стр. 370—371. Дата определяется словами: «Завтра, 9-го, мы уезжаем».
Ответ на несохранившееся письмо А. А. Толстой.
1 Татьяна Андреевна Кузминская, жившая с семьей в Петербурге.
2 Вещи, пожертвованные в пользу голодающих.
3 И. Е. Репин жил в то время в Петербурге.
4 М. П. Кауфман в официальной бумаге от 4 декабря сообщил, что «право бесплатного провоза по железным дорогам» грузов предоставлено Обществу Красного креста в адрес учреждений этого общества, а не частных лиц. Признавая, однако, что отправка лошадей на прокорм в урожайные губернии может иметь «благодетельное значение», он направил в распоряжение Епифанского уездного попечительства Красного креста 367 рублей на провоз ста лошадей в Калужскую губернию.
* 110. H. Н. Ге (сыну).
Ваши несколько слов о вашем отношении к смерти матери тронули меня и были мне поучительны. Все мы недостаточно
Люблю вас очень.
Целуйте дорогого старика. Сочувствую его горю и думаю, что понимаю его. Целую жену и детей.
Л. Толстой.
Печатается по копии рукой П. И. Бирюкова из AЧ. Дата копии.
Ответ на письмо Н. Н. Ге (сына) от 19 ноября (почт. шт.) о смерти матери.
111. С. А. Толстой от 11 декабря 1891 г.
* 112. А. В. Алехину.
Дорогой Аркадий Васильевич,
В теперешнем положении есть 4 решения.
Одно решение, единственно истинное, это то, чтобы пойти служить голодающим одною своею жизнью, т. е. не пользуясь ни своими, ни чужими деньгами, стать ниже голодающих — иметь, есть меньше их и все-таки служить им. Это решение несомненно верное и говорить про него нечего, надо исполнять его. И выбирать место тут не к чему. Если кто готов отдать жизнь за друга своя, то жизнь одна и отдать ее недолго и нетрудно. Везде можно и равно.