ПСС. Том 72. Письма, 1899-1900

Стасов ответил Толстому 4 августа 1899 г.: «Лев Николаевич, получил ваше письмо через Антонину Эдуардовну Дараган. Она несколько дней всё не могла поймать меня, потому что я был на даче, здесь, в Парголове (каникулы библиотечные, и я в обычном летнем двухмесячном отпуску), то она не шла в библиотеку, когда я бывал на несколько часов в городе. Наконец, она потеряла терпение, закусила удила и прилетела по железной дороге сюда ко мне на дачу и рассказала мне всю свою горестную историю, дала мне прочитать все свои бумаги, а их у нее целая сумочка. Вижу, надо приниматься работать для нее, мне так ее жалко в самом деле, ну да и вы тоже мне поручаете. Надо, значит, непременно. Вот я и принялся. А надо вам сказать, Лев Николаевич, что я совсем не годен никуда по делам, не умею тут решительно, даром, что был когда-то в правоведении. Притом же, июль — самое затруднительное время в году для дел: никого нет в городе, все в разъезде, кто в деревне, кто за границей, кто где. Трудно очень кого-нибудь поймать в Петербурге. Однако, нам с нею как-то особенно счастливо всё удавалось. Нам надо было военного министра, но он должен был именно присутствовать почти постоянно на маневрах в Красном селе, так что все приемы были отложены и приемные дни нарушены. Но мы устроили так, что нам дали знать из его дома по телефону, когда он именно будет в городе (у себя на даче на Каменном острову), и я ее туда направил в удобный день и час. А между тем Александр Васильевич Верещагин (который теперь состоит чиновником по особым поручениям при министре и действует превосходно, рассказывает министру настоящую самую правду о том, где что найдет, куда его министр посылает исследовать, между тем как прежние посланцы привозили всё только фальшь и ложь). Александр Васильевич по моей просьбе предварил нужного адъютанта, и наша Антонина получила через всё это возможность быть принятою министром. Приехав к нему на дачу (чего теперь, последнее время, никому не удавалось по причине маневров), она послала через адъютанта свое письмо, написанное мною, и где я говорил, что вот граф Л. Н. Толстой принимает в ней участие и проч. Министр сначала прислал ей ответ на словах, через адъютанта, что ему невозможно действовать в этом деле, что он на то не имеет права, и что ему было бы слишком неловко; она пришла в великое отчаяние и горесть, собралась уезжать, но вдруг выходит другой адъютант и говорит: «Пожалуйте к министру, он вас ждет». Она восхитилась, снова ободрилась, вошла в кабинет. Министр принял ее необыкновенно любезно, просил ее рассказать, в чем ее дело и чего она желает, но просил ее быть [как] можно более краткой, потому что он сейчас должен поспевать на железную дорогу. Она рассказала и подала краткую записку, сочиненную также мною. Он сказал, чтò и прежде прислал сказать через адъютанта, что ему тут невозможно ничего самому сделать и это ему очень жаль. Тогда она сказала те слова, которые я ее научил: «Что как он думает и как скажет, хорошо ли она сделает, если попробует обратиться к суду чести тех офицеров, где служит ее муж (на Амуре 10 000 верст отсюда)? Министр подумал секунду и сказал: «Да, может быть, это Вам поможет. Но тогда вам надо подать просьбу генерал губернатору Амурского края (командующему там войсками)». И на том аудиенция кончилась. Но, провожая ее очень любезно, министр сказал: «Кланяйтесь, пожалуйста, от меня графу Льву Николаевичу». А надо вам сказать, что уже вперед знали, что министр — один из самых ревностных поклонников ваших, и потому я и решился поступить так, как мы поступили. Не знаю, написала ли вам Антонина Эдуардовна, но я на всякий случай передаю вам здесь эти слова министра. Чтоб кончить со всей этой историей, прибавлю, что на другой же день я написал письмо (уже от себя) к генералу Гродекову, командующему войсками в Приамурской области, и которого я давно хорошо знаю; это умный, отличный и образованный генерал; а Антонина Эдуардовна послала ему со своей стороны просьбу (мною же сочиненную) и с приложением копий со всех ее документов. Чтò будет дальше, мы, конечно, долго не узнаем: письмо на Амур ходит полтора месяца! Но надо вам сказать, что, кроме всего мною рассказанного, Антонина Эдуардовна раньше того, что мне удалось предпринять, сама адресовалась в синод и получила от него разрешение вести свое дело в Полтавской консистории без вытребования ее мужа с Амура (что законом назначено) и на этом новом основании начала свое дело в консистории. Итак, дело пошло в ход через несколько дверей зараз, но если была удача у министра (что до сих пор самое главное), то Антонина Эдуардовна во всем тут обязана обаянию вашего имени и уважению беспредельному министра к вашей великой личности. Но, благо я вам теперь пишу, мне хочется прибавить пару слов про самого себя. Я не думаю, чтоб во всей России, как она ни восхищается вашим «Воскресением», был кто-нибудь, кто больше меня был бы в восторге от этой необыкновенной вещи. Тут вы рисуете и лепите такие вещи, которые всех тиранят, всех возмущают, но которых никто не смеет, да и не умеет поставить перед всеми глазами. И какая новизна, и какая сила, и какая скульптура выпуклая и поразительная! И какие характеры и какие живые люди! Мне только под час страшно жалко, зачем так мало, зачем скоро кончится? Нет, решительно Лев Толстой выше и сильнее и глубже всех, всех, кто только писал и создавал в нашем веке. Да и не одного нашего века. И такою-то громадною вещью кончается XIX столетие. Ha-днях я пересматривал рукопись вашу об искусстве. Ах, какая великая тоже вещь! И сколько удивительного именно в том, что не попало в печать! Какая обида, что целые миллионы людей еще не знают и не слышат всего этого! Ваш В. Стасов» (публикуется впервые).