ПСС. Том 77. Письма, 1907

Ответ на два письма М. М. Молчанова от 7 и 28 октября 1907 г. В первом Молчанов сообщал, что вопрос об оставлении его в университете отпал, так как для профессуры было неприемлемо намерение Молчанова вести работу в духе мировоззрения Толстого (см. прим. к письму № 149). Поэтому он решил заняться адвокатурой «по совести» — «громко защищать обиженных». Спрашивал мнение Толстого. На конверте помета Толстого: От Молчанова. Не помню кто. Б[ез] О[твета]. Не получив ответа на это письмо, Молчанов в письме от 28 октября упрекнул Толстого за молчание и еще раз спрашивал об отношении Толстого к адвокатской, в хорошем смысле, деятельности.

¹ О Павле Александровиче Буланже (1865—1925) см. т. 63, стр. 350. Распространившийся в сентябре 1907 г. слух о самоубийстве Буланже оказался ложным. Буланже скрылся от семьи и уехал в Грозный, где в течение нескольких месяцев работал в качестве рабочего на нефтяных промыслах. Потом переехал в Швейцарию. С семьей окончательно разошелся. См. фельетон В. Дорошевича «Буланже» — «Русское слово» 1907, № 213 от 18 сентября.

* 280. Неизвестному (брату Александру).

1907 г. Ноября 7. Я. П.

Милый брат Александр. Письмо ваше тронуло мое сердце. Оно дышит любовью. А в этом всё, и это одно мне нужно, и живу я только этим одним желанием: увеличивать и взращать в себе любовь к богу и ближнему. А для этого мне не нужно ничего изменять в моей вере, так как она вполне удовлетворяет меня и дает мне полную уверенность в том, что благо мое не кончается этой жизнью. Благодарю вас, милый брат, за ваше письмо, поддерживающее меня в любви к богу и вам, ближнему моему.

Брат ваш Л. Толстой.

7 ноября 1907.

Печатается по копировальной книге № 7, л. 484, куда вписана копия рукой Ю. И. Игумновой.

Ответ на пространное письмо неизвестного из Петербурга от 16 октября 1907 г. Корреспондент начал с напоминания, что Толстой «уже приблизился к рубежу жизни» и что ему «пора оглянуться на прожитые годы и свести счеты положительные и отрицательные своей деятельности», поскольку она отразилась не только на нем, но и на других людях. Он горячо призывал Толстого покаяться и вернуться в лоно православной церкви. Для ответа дан адрес до востребования брату Александру на условное число.

281. H. Н. Гусеву.

1907 г. Ноября 8. Я. П.

Милый Николай Николаевич,

Не переставая с большой любовью и сознанием своей виноватости думаю о вас. Пользуюсь случаем поездки стражника в Крапивну, чтобы на всякий случай послать эту записку. Сейчас написал о вас письмо Олсуфьеву, приятелю Столыпина, описывая то недоразумение, по которому вас преследовали и держат, прося о прекращении его (недоразумения). Посылаю письмо нарочно незапечатанным, чтобы ему легче было дойти до вас. Если можно, напишите мне о себе. Не только надеюсь, но уверен, что скоро свидимся. Все наши вас помнят и любят и шлют вам привет. От Чертковых еще не имел об вас известий и жду с волнением, зная, как это огорчит его.¹ Писали ли вы домашним и не нужно ли что сообщить им? Вообще поручайте нам, требуйте от нас хоть чего-нибудь. Служить вам нам потребность и радость.

Любящий вас Л. Толстой.

8 ноября 1907.

Печатается по копировальной книге № 7, л. 486, куда вписана копия рукой Ю. И. Игумновой. Впервые опубликовано адресатом в его книге «Два года с Л. Н. Толстым», М. 1912, стр. 47—48.

Об аресте H. Н. Гусева см. прим. к письмам №№ 270, 271 и 282.

¹ Об аресте Гусева Толстой известил В. Г. Черткова 2 ноября. Писал о нем также в письмах от 17 и 24 ноября и 9 декабря. См. т. 89.

Комментируемого письма H. Н. Гусев не получил.

* 282. Д. А. Олсуфьеву.

1907 г. Ноября 8. Я. П.

Милый Дмитрий Адамович,

Хоть и боюсь надоесть вам и Столыпину своими обращениями, не могу не просить. Не помню, при вас или после вас¹ арестовали прекрасного, самого мирного и близкого мне человека, некоего Гусева, оставленного Чертковым в соседнем именьи дочери Саши для того, чтобы он помогал мне в моей переписке и поддерживал с молодыми крестьянами, ходившими к Ч[ерткову], установившиеся с ними отношения, самые чуждые² революционному духу, христианского общения. Кто-то донес на него, что он ругает царя, у него сделали обыск и нашли мою брошюру «Единое на потребу» с написанными карандашом на полях грубо осудительными словами об Александре III и Николае II. Когда его еще содержали при становой квартире (у Звегинцевой),³ я ездил к нему и спрашивал станового, за что его взяли. Становой сказал мне: он ругал царя. Я сказал ему, что это для Гусева, к[оторого] я знаю, так же невозможно, как то, чтобы г-жа Звегинцева ругалась матерными словами, но становой настаивал и, наконец, чтобы убедить меня, принес мне эту мою несчастную брошюру с вписанными на ней словами о царях. Я совсем забыл, что это мои слова, и, придя к Гусеву, с удивлением стал спрашивать его: зачем он вписал эти слова.