Псы Господни (Domini Canes)

— Да всё я знаю про тебя, девонька, — молвила гадалка, не успела ещё Аня промямлить свою просьбу. — И не больно-то хочешь ты мужа обратно возвращать, устала ты от него! Как в народе говорят: «не как бы замуж не попасть, а как бы замужем не пропасть», «всё пройдет — быльём порастёт», «время лечит»… — И ещё чего-то там такое непонятное припевала, нашептывала, «убаюкивала тоску-печаль».

Глаза у Ани начали закрываться сами собой…

— А скажи-ка мне такое дело — ты, дочка, веришь в Бога-то, нет ли? — вдруг, резко сменив тему, серьёзно спросила бабка:

— Не знаю. — Аня тряхнула головой, отгоняя оцепенение. — В Бога…а Он есть? Вот Церкви точно не верю, бабушка, хоть и крещёная…

…Когда одна с ребёнком осталась, так плохо было… надо было с кем-то поговорить, поделиться, вот меня ноги вдруг в храм и принесли… Я постояла службу, послушала, а потом спрашиваю у прислужницы: «Как мне с батюшкой-то, можно поговорить? Мол, то-то и то-то у меня произошло… смутно на душе, посоветовал бы что!». А мне говорят: «А ты причащалась, исповедовалась?» Отвечаю: «Нет, хотя и крестились с сыном вместе, в начале 90-х. Правилам церковным никто не учил…»

Так вот, они мне объясняют, что надо неделю поститься, каждый день какие-то специальные молитвы читать, потом литургию отстоять, а потом исповедоваться (грехи свои на бумажку записать и кому-то передать), а потом причаститься. И уже после этого батюшка меня выслушает и как, типа, духовный наставник горю моему совет даст. Так уж мне противно стало, я повернулась и ушла… и с тех пор в церковь не хожу… Свою веру ношу в себе.

— Ну, в церкви постоять — ещё не значит верить. А вот Бога отрицать — тут не стоит горячиться, Аннушка. Все мы дети Его, и если верить не хотим, то по тем же самым причинам, по которым обижаемся в детстве на родителей. Вот не было бы их — и не запрещалось бы нам то и это, жили бы как хотели, бегали дуриком по улицам. Так частенько дитё неразумное думает. А без родителей разве можно на свет народиться, да уму-разуму научиться? Нет. То-то и оно!

… Интересная беседа была. Затягивала бабка Евдоха, вплетала туманные присказки и народные прибаутки в серьёзный разговор. Анюта и не заметила, как время пробежало, и забыла уже, зачем пришла. Спохватилась, когда солнце к закату покатилось. На прощание сказала ей бабка Евдоха:

— Вижу я в тебе, девонька, веру. Только она от тебя самой глубоко спрятана. Была бы ты молоденькой — взяла бы себе в ученицы. Есть в тебе наше, ведовское. Видишь — одна я, некому науку свою передать. Но видно, такая уж судьба. Хочу сделать тебе подарок. Крестик старинный. Да не бойся — не крестильный он. Камень в нем — гранат горячий. Будет тебе память от старухи Евдокии. Коли вдруг пошатнётся в тебе вера — он поможет сильной быть. Но только если ты сама этого захочешь. И запомни девонька — Зло не боится ни креста, ни молитвы. Человека оно боится… твёрдости его в благих деяниях. Внутри человека твёрдость эта, поняла?

И, пожевав губами, добавила:

— И не благодари меня — не за что. Не вздумай ещё и деньги совать.

Так и надела старуха на шею Ане крестик и ещё раз в глаза заглянула. Вот тогда-то и почувствовала наша Аня в первый раз, каково это — видеть чужую жизнь и чужие настроения. Прямо скажем — не подарок! Действительно, не за что благодарить…

Но промолчала.

…А по возвращении в город Анюта начала «видеть» людей… стала записывать свои стихи и сказки…»

«Интересно, оно взаправду так было?» — подумала Мёрси, аккуратно сложив листы и кутаясь в куртку. «Да, вроде того, — смущенно ответила Анна у неё в голове. — А ты думала это так… женская проза?». Так странно… Анна же сидела с Ильёй на ступенях! Слышно было, как они тихо переговариваются… и всё же она отвечала Мёрси, уже почти совсем засыпающей, лежащей с закрытыми глазами… и на шее Анны, одетой в красивое платье, поблёскивал крестик, пламенея загадочной капелькой граната…

«Хорошая история!» — сказал подошедший Илья. Палки он нёс на плече. Мёрси обрадовалась, что Илья совсем-совсем здоров! А то болтали, мол, «калека, калека» — чушь какая!

Они плыли в большой красивой лодке… и мама сидела на корме, опустив в воду тонкую красивую руку. «Это моя мама!» — с гордостью сказала Мёрси, а Сашка, весёлый, загорелый и большой, бережно взял маму за руку и повёл её танцевать… и солнце… и музыка…

Мёрси спала, положив ладонь под щёку. Прядь волос упала её на губы, как лёгкий, нежный поцелуй…

Анна, Илья

— «Сатана не боится ни креста, ни молитвы», — задумчиво сказал Илья. — Это правильно сказано, да.

— И что говорит твоя философия, Илья? — спросила Анна. В костерке звонко щёлкнула еловая шишка.

— «Философия торжествует над горестями прошлого и будущего… но горести сегодняшнего дня торжествуют над самой философией». Это Ларошфуко… или Блез Паскаль. Они у меня в одном томе собраны, вот и путаю… — ответил Илья, закуривая.

— А всё-таки?