- Завтра добудем консервы: сардины, говядину, организуем снабжение дворца хлебом и рыбой, - встрял в разговор вездесущий Бенъард. - Конечно, на разнообразие рассчитывать пока не приходится.
С трудом проглотив завтрак, Шеннон вышел во двор и у ворот наткнулся на полусонного Тимоти, который с группой своих бойцов нёс караул с вечера.
- Пусть тебя сменит, Барти, - распорядился он. - Выполняй.
Убедившись, что новый караул занял свои места, Шеннон завёл автобус и медленно выехал со двора. День только начинался, африканское солнце не успело нагреть воздух. Он подъехал к храму в начале девятого, когда прихожане уже разошлись со службы по своим делам. Тщательно припарковав автобус на обочине, командир наёмников вошёл в храм и осенил себя крестным знамением.
- Входи, сын мой, я тебя жду, - раздался голос с амвона. - Ты разве католик?
- Да, отец! Я принёс ключи от автобуса.
- Это хорошо. Ты давно был на исповеди?
- Да. Почти два месяца назад.
- Ты хочешь поговорить со мной о душе?
- Да, отец, но не сегодня. У меня много дел.
- Суета сует. Ты не прав, сын мой!
- Я знаю. Вы хотели со мной о чём-то поговорить?
- Я вижу, ты спешишь, и ты не готов. Приходи ко мне позже. Меня зовут отец Алоиз!
- Но вы вчера хотели со мной поговорить.
- Да. Я хотел поблагодарить тебя за освобождение священника...
- Это сделал не я, а мой офицер.
- Но он же выполнял твой приказ!
- Да.
- Значит наша церковь благодарна тебе за это.
- Отец Алоиз! У меня не так много времени на долгий разговор, но позвольте спросить.
- Да, мой сын.
- Как вы относитесь к тому, что произошло вчера?
- Сын мой, ты знаешь, что святая церковь не вмешивается в мирские дела...
- И всё-таки?
- Я попробую тебе ответить, но имей ввиду, что это моё личное мнение - христианина, но не пастыря.
- Я вас внимательно слушаю.
- Ты должен знать, что долгое время здесь, в Зангаро, проповедь христианства не имела успеха. Даже закон Мурата, объявившего христианство государственной религией, не дало тех плодов, какие взросли после прибытия сюда проповедника Харриса. Ты что-нибудь слышал о нём?
- Нет, отец Алоиз.
- Во времена первой мировой войны он прибыл из Либерии в эти глухие места. По воспоминаниям, это был высокий седой старик, всегда одетый в белое. Проповеди Харриса широко разнеслись по тропическому лесу. Кроме Зангаро он проповедовал свыше двух лет на Береге Слоновой Кости, а ещё раньше - на Золотом Берегу. Он шел от деревни к деревне, опираясь на крестообразный посох. Его горячие, взволнованные проповеди собирали тысячи крестьян. Он провозглашал новое, христианское вероучение, призывал народ сжигать идолов и разрушать их алтари. С установлением господства белых в глазах многих традиционные религиозные взгляды становились предметом сомнений, а может быть, и насмешки, когда появился Харрис. Разве сумели предки, в честь которых чуть ли не ежедневно совершались жертвоприношения, защитить народ от чужеземных захватчиков? Разве заступились боги за своих почитателей?
- Отец Алоиз, вы рассказываете удивительные вещи. Неужели все бакайя приняли христианство?
- Не все сын мой, не все, но многие. Его успеху способствовало появление какао в Зангаро. В деревнях, выращивающих шоколадные деревья, множились конфликты из-за накопленных богачами состояний, из-за крупных наследств. Волнами растекались зависть и взаимная неприязнь. Эти человеческие страсти находили выход в колдовстве, в заговорах. Страх словно пропитывал крестьянские общины, и на месте исчезавших традиционных средств защиты от таинственной опасности сглаза появлялись новые -- особые часовенки, оберегавшие крестьянина от окружавшей его невидимой, неразличимой враждебности. Количество этих часовенок возрастало параллельно увеличению объема производства какао...
- Насколько я вас понял, отец Алоиз, Вы заинтересованы в восстановлении прежнего влияния?
- Это ты сказал, сын мой, только ты...
- У меня к Вам встречная просьба. Вчера внезапно умерли два моих товарища. Я бы хотел похоронить их по-христианскому обычаю.
- Были ли они добрые католики?
- Не знаю. Боюсь, что нет. Один родом из Остенде, что во Фламандии, другой - из Капской Колонии.
- Назови их имена, сын мой.
- Марк Вламинк и Жан Дюпре.
С улицы раздался звук клаксона.
- Это, святой отец, за мной. Позвольте откланяться.
- Ступай с Богом, сын мой! Я выполню твою просьбу...
Шеннон вышел из церкви и сразу оказался на солнцепёке. Было около девяти часов утра. За рулём джипа, потрёпанного временем, сидел Лангаротти, позади него развалился Земмлер. Шеннон плюхнулся на сиденье рядом с водителем: