Пташка

Мы проехали вверх по руслу реки добрых три мили. Когда я с Пташкой на плече отправляюсь обратно, то стараюсь разглядеть, нет ли на старой фабрике или на поле для гольфа, мимо которых пробегаю, кого-нибудь, кто мог бы помочь. Пташка совсем плох. Я решаю даже и не пробовать вскарабкаться с ним по склону холма, чтобы попасть на Шестьдесят третью улицу. Мне ни за что не удалось бы этого сделать. Я дошел до такого состояния, что могу двигаться только автоматически, по инерции. Если я почему-нибудь остановлюсь, мне конец.

Когда мы добираемся до костра, он уже почти прогорел. Я сажаю Пташку рядом с костром и подбрасываю еще дров. Пташка все не приходит в себя. Я тормошу, шлепаю его, чтобы привести в чувство. Но он вроде как в глубоком сне. Дыхание его неглубокое, он с шумом хватает ртом воздух. Сам я совсем не замерз, с меня течет пот, но я смертельно устал. Я ставлю Птаху на ноги и заставляю пройтись, чтобы усилить кровообращение в ногах. Костер начинает разгораться, огонь большой, но все равно не дает достаточно тепла. Я понимаю, что придется тащить Пташку домой. Ботинки не налезают ни на меня, ни на Пташку, так что я связываю шнурки, вешаю их себе на шею и опять взваливаю Пташку на плечо. На этот раз я несу его неохотно. Мне совсем не улыбается опять напороться на его сволочную мамашу.

Быстрым шагом я выхожу из леса и иду через поля вдоль железной дороги. К Пташкиному дому я иду самым коротким путем, мимо Косгроув-плейс. На последнем участке пути мне приходится подниматься в гору, и я совсем выбиваюсь из сил. Доношу его до ворот и ставлю на ноги, чтобы все выглядело не так уж плохо. Теперь он может немного пройтись и сам.

К счастью, дома никого нет. У Пташки есть ключ. Я затаскиваю его наверх и напускаю в ванну горячей воды. Пташка не может даже расстегнуть пуговицы, так что я его раздеваю и сажаю в ванну. Сижу на толчке и слежу, чтобы с ним ничего не случилось. Я сам начинаю замерзать; моя одежда оттаивает в домашнем тепле, и оказывается, я вымок так, что с меня капает. И текущий с меня пот, кстати, тоже становится холодным. Ванна приводит Пташку в сознание. Через пятнадцать минут он уже почти как новенький. Я отправляюсь к себе домой.

Когда я прихожу к себе, то сразу запрыгиваю в ванну. Бросаю мокрую одежду в корзину для грязного белья. Лежу в горячей воде как минимум полчаса. Ступни все в порезах и ссадинах. Когда они оттаивают в горячей воде, то начинают болеть. Пока я бежал по льду, то ничего не чувствовал.

На следующий день занятия в школе так и не начинаются. Мы с Пташкой идем к речке искать коньки. И находим их, все в порядке. В такую погоду некому шнырять по округе, чтобы стибрить чьи-то коньки. Мы доезжаем до места, где провалились. Все замерзло опять. Мы проверяем толщину льда, и оказывается, что она уже больше трех дюймов. Если бы Пташка был там один, ему ни за что бы не выбраться.

На обратном пути мы измеряем то расстояние, которое я протащил на себе Птаху, шагами, и от водопада до костра получается три мили. Да еще одна миля до его дома.

Пташка отделывается легко, у него даже нет насморка, а я зарабатываю чуть ли не воспаление легких. Приходится три недели сидеть дома и не ходить в школу; я теряю в весе десять фунтов. Пташка ничего никому не говорит, а когда я выздоравливаю, то мы отводим душу на пару.

***