Пташка

На двенадцатый день Пташка сходит с гнезда и принимает ванну в поилке. Подобное не укладывается у меня в голове. Неужели в последний момент, когда осталось всего ничего, она решила бросить гнездо? Уже вечер, наутро мне в школу, но я вскакиваю на велосипед, что есть силы жму на педали и несусь во весь опор к мистеру Линкольну. Тот смеется и говорит, что моя Пташка смышленая птичка. Оказывается, самочка иногда ведет себя именно так. То ли она считает дни, то ли чувствует, как в яйце начинают ворочаться птенцы, но ей известно, когда они должны вылупиться, и она отправляется купаться, а затем сразу же, не обсохнув, возвращается в гнездо. Скорлупа немного размокает, и тогда птенцам легче из нее выбраться.

Домой я возвращаюсь аж после семи и пропускаю ужин. Мать в ярости, отец молчит. Родители зорко следят, чтобы по будням я не шатался по улицам в темное время. Я говорю, что ездил к мистеру Линкольну за советом насчет канареек. Вот бы мне влетело, узнай они, что мистер Линкольн черный. У моих предков на этот счет свои представления.

Четырнадцатый день выпадает на субботу, так что я смогу быть начеку уже утром и весь день только и делать, что прислушиваться и приглядываться. Едва я успеваю проснуться, как еще из постели слышу тонюсенькое попискиванье первого вылупляющегося птенца: пи-ип, пи-ип. У меня уже приготовлены яичный корм и обычная зерновая смесь, чтобы сразу поставить их в клетку. Я осторожно спускаюсь с кровати и заглядываю в вольер. Алъфонсо клюет яичный корм. Пташка сидит на яйцах. Еще мне виден пол их клетки и обломки скорлупы на нем. Примерно через час проклевывается еще один птенец. Я вижу, как Пташка вытаскивает из-под брюшка половинку скорлупы и бросает ее на пол. Не могу сказать, кормит она птенцов или нет. Нужно идти завтракать, а когда я возвращаюсь, оказывается, что перед самым моим приходом вылупился еще один — третий, а может быть, уже четвертый. Едва слышные «пипы» накладываются один на другой, так что трудно сказать.