Пташка

Четыре года длилась война и закончилась весной, в мае. Зейна приехала в столицу — посмотреть на парад Победы. День был солнечный, хотя и необычно прохладный для этого времени года: острая свежесть льнула к щекам и носу, пробиралась в рукава, но маленькие листочки уже начали проклёвываться из почек. Стройными рядами шли воины-победители, и взгляд Зейны застилали слёзы гордости. Она сама в шествии войск не участвовала, но на её груди блестели все её награды, в том числе и Высший Орден за вклад в создание отряда «пташек». Эту награду, единственную в своём роде, изготовили специально для неё, с именной надписью и золотыми раскинутыми крылышками.

В небе летели крылатые машины, держа образцовый непоколебимый строй. Где-то там, наверно, летела и Тинка... На последнее письмо лётчица так и не ответила, и под сердцем Зейны застрял холодящий, высасывающий силы клинок тревоги: жива ли её любимая, звонкая, синеглазая?.. Родная и, несмотря на шрам, самая красивая?.. Впрочем, перебои с доставкой почты не были редкостью. Зейне хотелось верить, что Тинка жива и всё-таки здесь, на параде, и она улыбалась, любуясь самолётами. Молодцы ребята-пилоты. И девчата тоже. Крыло к крылу, горделиво и с достоинством, с сознанием своей победы — они имели право так торжествующе лететь, полное право.

И вдруг два бойца отряда «пташек» вывели в небе очень большое сердце — золотым следом своих крыльев. Пока оно висело там, мерцая и переливаясь в лучах весеннего солнца, несколько самолётов, держа чёткий строй, нырнули сквозь него и разлетелись веером. Зажав ладонью крик, Зейна неотрывно следила за ними, а слёзы по щекам катились и катились градом... Потом она уже не могла себя сдерживать. Всё рванулось наружу — рыдание, смех, крик. Где она, где Тинка? В какой из этих прекрасных, сильных машин? Очертания их стали такими родными и любимыми, что хотелось их обнять, прильнув щекой к обшивке... Огромное сердце ещё висело, тая в воздухе, а её уже обхватили руки Зиры в белых парадных перчатках, успокоительно сжимая и поглаживая.

— Ну-ну, родная моя...

— Тинка... Она... там? — заикаясь и захлёбываясь, бормотала Зейна, у которой уже шею сводило от боли, но она не могла не вглядываться в спокойное и чистое, мирное небо.

— Ну, а кто же ещё мог послать тебе такой привет? — улыбнулась Зира. — Хотя, вообще-то, это не по сценарию парада. Видимо — их инициатива. Ну, ребятушки, ну, засранцы! Ну, выкинули, черти! Но красиво вышло, что уж там...

И она погрозила небу кулаком в белой перчатке, но её глаза не были сердитыми — весело искрились.

— Тинку... не накажут? — Скованная напряжением сладкой, исступлённой дрожи, Зейна провожала взглядом рассеивающееся сердце. — Пожалуйста, прошу вас, умоляю, пусть им всем за это ничего не будет!

— Посмотрим, — хмыкнула Зира. — Победителей не судят, конечно. — И добавила мягче, чмокнув её в висок: — Не переживай так, моя девочка. Что-нибудь придумаем.

— Это что за... самодеятельность?! Это что за... отсебятина?! — кричал невысокий пузатенький полковник. — Парад — на всю страну!!! Мероприятие такого масштаба!!! Всё должно пройти без задоринки, а вы?!.. Ишь, выдумали!

Перед ним по стойке «смирно» стояли все виновные исполнители эффектного, но незапланированного номера — пролёта сквозь «сердце». Среди них выделялась девушка-лётчик в чине капитана — своей стройной, подтянутой фигурой, дерзкими синими глазами и шрамом через всё лицо. Вся точёная, звонкая, как струнка, с аккуратной короткой стрижкой, она стояла образцово, подчёркнуто безупречно, но была в ней какая-то чуть приметная насмешливость, гордость и независимость.

— Небось, перед девчонками покрасоваться хотели?! А?! Сознавайтесь! — переводя сверкающий праведным гневом взгляд с одного лётчика на другого, не унимался полковник. — У кого там зазноба?! Что за символы такие, что за любовная лирика, сердечки-стрелочки? Это же ПАРАД ПОБЕДЫ!!! Нашей великой Победы!!! А вы — девчонкам послания шлёте! Позор! А ещё офицеры!

Ответом ему было молчание.

— Что, под трибунал захотели?! — возвёл полковник свой гнев до новых высот и драматического накала. — Это ж надо было такое устроить! Вы хоть понимаете, что на вас вся страна смотрела, ВСЯ СТРАНА?! Это же такая ответственность!!! А вы... как дети несмышлёные, честное слово! Это мальчишество! Детские проказы! Это непростительно, понимаете вы, непростительно! Скажите спасибо, если вас просто разжалуют! А по мне, так выгонять надо за такое из военно-воздушных сил!

Больше всех ему не нравилась эта девица со шрамом. Да, куча наград красовалась у неё на груди — без сомнения, заслуженных в боях, но дерзость в этих синих глазищах просто зашкаливала! Бесёнок стриженый. И, несмотря на заметный шрам, красивая какой-то особой, пронзительно-ясноглазой красотой, вызывающе-наглой, бесстрашной. Такие лица бывают или у кристально чистых и несгибаемых, или у самых отъявленных и прожжённых — как ни парадоксальна такая двойственность.