Птенец

Когда добрел в детскую, Инка лежала в пижаме под одеялом и делала вид, что читает. Моя персональная люля готова была меня принять. Неужели у меня теперь свой угол?

— Как вы долго.

— Вшей много привез.

— Вшей? — ужаснулась она.

— Еще клопов и блох.

Она вдруг как завизжит.

— Тихо, тихо. Ты что? Вот дуреха. Шуток не понимаешь?

— Сам дурак!

— Есть немного, — благодушно согласился я.

— Пижаму не забудь надеть. И, пожалуйста, потише. Я спать буду.

— Слышь. Ты спишь?

— Да.

— Скажи, это Феня надоумила профессора?

— Ты о чем?

— Ну, чтобы меня... сюда.

— А ты откуда знаешь?

— Она, значит.

— Она. Я ее просила, уговаривала, а потом...

— Не надо. Ты спишь уже? Вот и спи.

Она обиделась и отвернулась к стене.

Я осмотрел пижаму и отложил — париться в ней. Скинул халат и юркнул под одеяло.

Мой дом? Третий? Бундеев сказал, бог троицу любит, а ему можно доверять.

Ой, неужели я здесь задержусь?

Стой. Торопишься, парень. Загад не бывает богат.

Пока ясно одно: подфартило.

С тем и спим. Спим. Спим…

И снились мне разговоры.

«Па, хочу братика». — «Мамы нет, ты же знаешь». — «А ты еще поженись». — «Ладно». — «Ну, па-а-а». — «Нет, доченька, исключено». — «Почему? Из-за мамы?» — «Не только». — «Ты же все можешь», — «Не все». — «Па, я ужасно хочу братика». — «Вижу, дочка». — «А Феня, па?» — «Феня домработница». — «Она красивая, добрая». — «Какая чепуха тебе в голову лезет». — «Можно, я сама ее попрошу?» — «Ни в коем случае». — «Но я хочу! Хочу!» — «Инна, я запрещаю тебе думать об этом. Слышишь?» — «У, какой-то. А я все равно попрошу».

«Феня, ты меня любишь?» — «Очень. Ты же знаешь». — «Роди мне с папой братика». — «Инночка... Что с тобой?» — «Я хочу братика. Что тебе стоит. Ты не любишь меня?» — «Глупенькая. Очень люблю». — «Тебе мой папа противен?» — «Совсем нет. Напротив». — «Вот». — «Нет, деточка, это невозможно». — «Потому что домработница?» — «И поэтому тоже». — «А еще почему?» — «Ох, милая, ты же совсем дитя еще. Все так сложно. Твой папа спас меня. И не только меня». — «Что ты такого натворила, чтобы тебя спасать?» — «Кажется, ничего». — «Тогда я не понимаю». — «Деточка, я попозже тебе расскажу. Непременно расскажу. И про мужа своего, и про себя, и про твоего папу. Время было трудное, вот немного окрепнешь душой, и я тебе все расскажу. Договорились?» — «Ой, Фенечка. Я так хочу братика», — «Знаешь, что. Пусть папа тебе его так возьмет. На стороне». — «А можно?» — «Отчего же нельзя?» — «Ой, да мне ведь все равно!»

«Папка! Возьми братика!» — «Опять ты за свое?» — «Нет! Где-нибудь. Возьми. Мне все равно». — «Ах, вот оно что. Это другое дело. Хорошо, я подумаю». — «Нет! Бери сразу!»

Меня не будили, и до утра я такого наслушался, что стыдно сказать.

УЛЫБА

Туман редел. Утреннее солнце казалось медлительным и безучастным, а бойкий низовой ветер настырно ворошил густую пухлую наволочь — налетал и кромсал, выдирая ломти облаков, и разносил, разгонял, поднимая над сизыми волнами.

«Комсомолец» встал неподалеку от берега, и, когда сбросили веревочную лестницу, Ржагин спрыгнул в лодку последним, шестым.

Здесь, над водой, по самому низу, стелилась плотная промозглая стынь. Иван вновь закутался в куртку и, потеснив раскосого аборигена, сел, и принялся смотреть, как они на веслах приближаются к молу поселка Хужир.

Плескались у берега черненькие голенькие дети. Доехали молча, лодка отправилась назад к «Комсомольцу», и пассажиры, прибывшие вместе с Иваном, как-то незаметно и быстро разошлись по берегу в разные стороны, по домам, оставив его одного.

Ржагин поскучнел — как обыкновенно на новом месте. Присев на край причаленного мотобота, побыл здесь, на молу, выкурил сигарету, глядя, как уходит «Комсомолец».

— Пожить здесь, что ли.

Редко поставленные светлые сосны росли на плавно поднимавшемся от моря песчанике, чуть дальше виднелись строения, за ними островной лес. Пустынно, только беспризорные дети. Непривычная, странная монастырская тишь.

Пройдя мол, Иван сошел к ребятам и окликнул пацана покрупнее. На ломаном русском мальчик-бурят объяснил, что да, у них рыбозавод, вон там, и показал вверх и правее.

Без цели, все еще не приняв никакого решения, Ржагин поднялся по укатанной крупными шинами дороге, отыскал без труда контору завода и, постучав, вошел.

В тесном неприбранном помещении большеголовый бурят, прервав беседу с каким-то щуплым, воинственно настроенным мужичком в рыбацком комбинезоне, спросил без акцента:

— Что вам?

— Здравствуйте, — сказал Ржагин. — Я из Москвы.

И показал письмо.

Большеголовый прочел, машинально достал карандаш из заушья и почесал в затылке.

— Что, — улыбнулся Ржагин, — не было печали?

— Ну, почему. Из Москвы, да еще корреспондент. Не так часто, знаете ли. Что вы хотите? Посмотреть завод? Вас устроить в поселке?.. Или?..

— Или.

— Понятно, — и обратился к рыбаку: — Товарищ желает в море походить. По-моему, у Азикова недокомплект?

— Не возьмет, — уверенно заявил рыбак.

— Он дома? Не в службу, а в дружбу — позови. Мы внизу подождем.

Рыбак, смерив Ржагина взглядом, подчинился с неохотою.

— Прошу, товарищ корреспондент. Пойдемте, я вас представлю бригадиру.