Птенцы «Фламинго»

В тот день, седьмого марта, я узнала о своей беременности. А Володька, наслушавшись сплетен, прибыл выяснять отношения. Сказать, что испугалась его, не могу. Он ведь не любил меня, а то давно женился бы. О роде моих занятий он знал и особо не возражал. Но, на сей раз, я изменила Звягину не только телесно, но и духовно. Его соперник не просто трахал меня, как другие. Он зацепил меня не только толщиной портмоне.

В тот момент Звягиным двигала не классическая ревность, не чувство собственника, а желание наказать меня за собственное унижение. И ещё за то, что я оказалась успешной, везучей. Звягин из моего благодетеля превратился в докучливого бедного поклонника, у которого нет никаких шансов. Долгие годы он не ел сам и не давал другим, и я решила прекратить свои страдания.

Сил смириться с поражением Володька в себе не нашёл. Все его хвалёные тренинги полетели псу под хвост. Звягин не смог вовремя сосчитать до десяти и этим навредил не только мне, но и себе. Он понимал, что мой капитал — моё тело. Считал, что, став инвалидом, я приползу к нему на поклон. И я приползу, но только змеёй, которая ужалит его насмерть. Много лет назад я отсосала гадючий яд, и Володька выжил. Теперь я закончу дело. Пока я живу, не вмешивайтесь, Синтия…

Я не выношу объяснений в стиле известной песни: «Как ты посмела мне не поверить?!» Или что-то в таком роде… Как Звягин посмел поставить себя на место Всевышнего? Не ему решать мою судьбу, или я решу его собственную.

Я психологически перешагнула через понятие «невозможно». Причём дважды — когда отказалась делать аборт и когда, несмотря на беременность, стала тренироваться по методике Дикуля. Не будь я спортсменкой, не занимайся моржеванием, не выработай в себе бешеную волю к жизни и мести — наверное, умерла бы. И, самое главное, я хотела сохранить ребёнка, который упрямо развивался в моём почти отказавшем теле.

Мы виделись с олигархом ещё один раз. Он инкогнито приехал ко мне в клинику уже после покушения. У него были неприятности, и я о них знала. Но я уже и не надеялась ни на что. Почему-то он просил прощения, хотя виноват был меньше всех. Ссору учинили мы со Звягиным.

Он обещал помогать, заботиться. Открыл ещё один счёт на моё имя в банке. Я просила его больше не приезжать. И плакала, не переставая. Мне было стыдно, потому что я хотела навести порчу на его жену, его самого поила приворотным зельем. Я сумела переснять их общую фотографию и отдала её чёрному магу с просьбой разлучить супругов. И их разлучили, только я уже ничем не сумела воспользоваться.

Я жгла чёрные свечки, опутанные чёрной же ниткой с узелками. Совала ему в карманы и в кейс заговорённые клубки собачьего и кошачьего меха. Оставалось только сделать «заговор на кровь», но тут произошла наша встреча со Звягиным. Этот наговор — самый страшный. Нужно было только добыть именно ЕЁ кровь.

В Испании у меня никого больше не было. Мне хватало одного олигарха. Но как доказать это другим? Хорошо, что он сам поверил. Он вообще обладал потрясающей способностью видеть то, что не видели другие.

В том феврале я подолгу любовалась зверушками. Там были карликовые бегемоты, малайские медведи, обнимающиеся коалы, пингвины и китоглавы. Я давно уже не переношу наши зоопарки, похожие на концлагеря. А в Испании звери, птицы, рыбы живут вольно, в привычной обстановке.

Не знаю, почему говорю вам об этом. Наверное, беда уже тогда стояла на пороге, и душа трепетала, чувствуя её приближение. Несмотря на богатую, праздную жизнь, я засыпала и просыпалась в слезах. Я приехала в Испанию, и мы поселились на той вилле, среди роскоши и печали. Спали мы на шёлковом чёрном белье и почти не открывали шторы.

Мне ребёнок был нужен в первую очередь как рычаг давления на олигарха. Сто раз Машутка могла погибнуть, а всё равно живёт. Смелая, добрая, нежная моя девочка… И даёт силы жить мне. Я представляла, как о нашем браке напишут все таблоиды. Как «папарацци» будут носиться за нами на мотоциклах. Ещё немного — и банк был бы сорван. Будущий ребёнок стал моей козырной картой.

Я потеряла ощущение реальности. Супруге-соне доложили о нашей связи, но она не отреагировала. Думала, что рассосётся само. Всё же у них дети, а приличные люди, дорожащие репутацией, на проститутках не женятся. Но моя власть над ним усиливалась от встречи к встрече. Страсть бушевала в нас, вернее, билась внутри, как пожар в торфянике. В «Малакке» или в Испании мы давали языкам огня вырваться наружу. Мне нужно было доказать, что Анна Бобровская может быть нужна знаменитому человеку не на одну ночь, а навсегда.

Сильные натуры, упрямые и властные, мы не считались ни с кем и ни с чем. Он был для меня богом, который не должен спрашивать разрешения любить. Всё это происходило едва ли на виду у посторонних. Утончённые, культурные люди отдавались животной страсти, интуитивно ощущая, что скоро наступит конец. И он наступил — с выстрелом Звягина.