Птенцы «Фламинго»

Владимир метнулся назад от колодца. Сам не понимал, почему поступает именно так, а не бросается вниз, чтобы вытащить свою подругу из воды. Ведь она ждала его у колодца, долго ждала, а он так и не пришёл. И она спрыгнула в воду, или её туда сбросили. Владимир так и не доказал Анне свою любовь, и она решила уйти…

Он бежал вверх, по тому же коридору, по гроту, по ступеням. Но когда достиг входа в пещеру, понял, что погиб. Вход бы намертво завален огромным валуном, который человек в одиночку не мог сдвинуть и на миллиметр. Помощи ждать было неоткуда, не от кого — Владимир в подземном городе был один. Один, если не считать утонувшую в колодце Анну.

Он проснулся весь в поту, и долго лежал на тахте, не в силах успокоить взбесившееся сердце. За окном бурлила Москва, неугомонная даже ночью. Часы показывали без пяти минут три. У ресторана, работающего круглые сутки, вовсю орали пьяные гуляки. Лаяла у соседей за стеной маленькая надоедливая собачонка породы бельгийский гриффон.

Звягина так трясло, что он встал, натянул спортивный костюм и отправился на кухню варить грог; но и после двух больших стаканов не смог согреться. Сварил бы ещё, да не осталось больше рома, и закончился мускатный орех. Можно было сбегать в супермаркет, но Звягину не хотелось ни умываться, ни одеваться по-зимнему. Он не нашёл ничего лучше, как позвонить в контору «Секс по телефону» и долго говорить пошлости какой-то дамочке с тонким противным голосом.

Владимир хотел забыть свой сон и мёртвые глаза Ани под водой, её колышущиеся волосы и белое светящееся платье. Звягин пытался забыть Анну, но против воли она вставала перед ним — улыбалась, показывая мелкие зубки, облизывала пухлые губы розовым влажным язычком. Теперь она была более чем живая — загорелая, с блестящей от солнцезащитного крема кожей. Её ухоженное тело без белых пятен от купальника можно было смело показать кому угодно в любой момент. Аня скидывала бикини и эффектно входила в пенные волны…

Звягин, закончив болтать с дамочкой, принялся жарить яичницу с репчатым луком, куриным жиром и зелёным салатом. Этому рецепту он научился от бабы Дуни, а она — от своей свекрови. Он думал, что нужно поскорее кончать Хуторова и возвращаться в психушку — пусть подлечат. Иначе будет не заснуть — ни в гостинице, ни на съёмной квартире.

Аня снова была с ним — и во сне, и наяву. Она вытряхивала песок из мобильного телефона, что-то высматривала на дисплее, загадочно усмехаясь. Потом прятала «трубу» в непромокаемый чехол и укладывалась на топчан, подставляя яростному солнцу своё совершенное тело.

А Владимир смотрел на Анну и пытался представить её своей женой, а не любовницей, хозяйкой, хранительницей очага, матерью детей — и не мог. Эти сомнения, наряду с протестами Евдокии Николаевны, заставляли его колебаться, держать Аню на расстоянии, не отдавать ей себя в собственность, в распоряжение. Казалось, что она — не тот человек. Не сможет Нетти создать желанный дом, тёплый и уютный, крепкий и надёжный, о котором долгие годы мечтал Звягин.

Подружка была женщиной-фейерверком, не способной молчаливо и верно обеспечивать Владимиру тыл. Сейчас она хочет замуж, но потом изменит обязательно. Ей станет скучно в роли домохозяйки. Начнутся побеги на курорты и романы с респектабельными господами, на которые ему, мужу, придётся в любом случае реагировать.

А своего дома у Володи Звягина никогда не было. Глядя через кухонное окно на светящийся силуэт Останкинской телебашни, на предутреннее ясное небо, Звягин думал то том, что прожил двадцать девять лет, как бродяга. Поймал себя на мысли, что, мучаясь сейчас на Звёздном бульваре Москвы, не имеет понятия о том, где же было свито родное гнездо Чёрного Аиста.

Всю жизнь по чужим людям, по интернатам, казармам и общагам. А после — по съёмным квартирам. Теперь вот уже по тюрьмам и психушкам… И негде приклонить голову, даже поспать без кошмарных сновидений, без запоздалых, бесполезных мук совести. «За любовь — любовью, за измену — кровью!» — таким был его девиз. А прочитала ему эти страшные и мудрые слова мама на пляже в том же Солнечном. Они были выколоты на груди разомлевшего под солнышком пожилого рецидивиста.

Звягин свернул с Садового, поехал по Мясницкой к центру, чтобы поскорее оказаться на Красной площади. Там целую неделю справляли Масленицу. О гостинице, которую нужно отыскать до ночи, Звягин старался не думать. Потом, всё потом…

Он вспоминал громадный коридор старой питерской квартиры неподалёку от Невского проспекта, их комнату с двумя окнами в тёмный и сырой двор-колодец. Там, среди вешалок, осыпавшейся лепнины и бесчисленных облупившихся дверей, жила их семья — родители и они с братишкой. Первое воспоминание Володи Звягина было об его самодельной кроватке, которая потом перешла к брату.