Птенцы Виндерхейма

Трусость, вот как называлось ее «ты первый». Немного же она сто́ит как солдат, если всегда готова послать вместо себя в бой другого…

— Послушай, Хельг. Может, оставим это на крайний случай? — не выдержала девушка. — Давай сначала попробуем другой подход!

Парень за спиной хмыкнул:

— Можешь поворачиваться.

— Оденься сначала хотя бы.

— А я и не раздевался.

— Что?! — Альдис крутанулась на месте как ужаленная.

Хельг стоял все так же возле статуи в белой рубашке, сжимая в одной руке куртку, а во второй ремень. Под вопросительным взглядом своих спутниц он демонстративно пошуршал тканью и позвенел пряжкой.

На его лице сияла самодовольная улыбка.

— Ну ты и гад! — все, что смогла выдавить из себя Альдис.

Почему-то злиться на парня за эту выходку не хотелось совершенно.

— Всегда пожалуйста. — Сокурсник подмигнул и застегнул ремень на поясе.

Девушка заметила, что пряжка у него испачкана красным. Интересно, уж не встретился ли он где-нибудь в коридорах с Томико?

Она мысленно встряхнулась. Сейчас не время расслабляться. Нужно пробовать разные подходы.

— Может, надо покаяться в грехах? Где-нибудь сидит храмовник и слушает. Как покаешься, «отринешь клевету и ложь», так и двери откроются. — Эта идея неожиданно захватила Альдис. Только…

«Только сказать правду я все равно не смогу».

— Начинай, — тут же отзывается Хельг. Сам он подошел к статуе и начал изучать ее ладони.

Альдис встала на колени и попыталась настроиться на нужный лад. Ей уже приходилось исповедоваться отцу Джавару, ничего сложного в этом не было…

— Я грешна, отец мой. Я не слушалась эрлу Ауд, не уважала старших и дерзила.

Хельг попробовал надавить статуе на руки.

— Не выполняла данные мне поручения, оскорбила майнора Горнего Дома, сбежала от наставницы Нода на корабле.

Хельг прислушался с откровенным интересом.

— Промолчала о драке, подвела свою группу, не проявила должного понимания и терпения.

Хельг отпустил руки статуи и внимательно посмотрел на Альдис.

— Редко вспоминала о Всеотце Небесном и почти забыла слова молитвы. Каюсь в этом и прошу прощения. Клянусь одуматься и искупить свою вину.

Еще пару секунд она стояла на коленях, склонив голову, потом встала, деловито отряхнулась и обратилась к спутникам:

— Теперь вы.

— Ничего не произошло, — скептически заметил Хельг.

— Надо, чтобы все покаялись, тогда произойдет.

Не то чтобы Альдис сама в это верила, однако ей было обидно каяться в одиночку. Да и послушать исповедь Хельга любопытно.

Вся самоуверенность мальчишки куда-то подевалась, он внезапно осунулся и стал выглядеть старше.

— Ты что, правда веришь в эту чепуху? — устало спросил он.

«Нет, не верю, — хотелось сказать Альдис. — Это я от безнадеги, потому что не могу придумать ничего лучшего». Но ответить она не успела. Лакшми рухнула на колени и начала каяться:

— Я грешна, Всеотец Небесный! Я не слушалась маму…

— Это уже слишком, — заявил Хельг, не вслушиваясь в перечисление мелких грешков южанки.

Альдис кивнула. Она хотела слегка подшутить над Хельгом, а не над испуганной и больной девочкой.

— …и прошу прощения. Клянусь исправиться и искупить вину. — Лакшми почти распласталась на полу, вымаливая у Всеотца прощения за свою непутевую жизнь, и Альдис неожиданно разозлилась.

— Теперь ты, — подчеркнуто невозмутимо обратилась она к Хельгу.

Сокурсник посмотрел на нее пристально и злобно. На секунду показалось, что из-под личины неплохого и неглупого паренька выглянула злобная харя йотуна. Выглянула и спряталась. Потом Хельг неожиданно ухмыльнулся и встал на колени:

— Я грешен, Всеотец! Прости меня! Я пил кровь младенцев и отравлял колодцы!

Лакшми ойкнула, а Альдис почувствовала досаду. Ну да, этого и следовало ожидать.

— Я грабил обездоленных и убивал слабых!

Глаза у Лакшми стали круглыми, как два блюдца.

— Я живу уже тысячу лет, и руки у меня не то что по локоть в крови — я в ней принимаю ванну каждое утро! И вообще, Всеотец, это я устроил Катаклизм. Прости мне грехи мои. — Хельг раздраженно взглянул на Альдис. — Ну как — хватит?

«Что за отвратительный балаган!»

— Тьфу ты! Теперь мы не узнаем, сработало бы это или нет.

Юноша вздохнул, что-то быстро прикинул в уме и снова встал на колени:

— Я грешен, Всеотец. Я осквернил свои уста ложью. Я прошу простить меня.

Ничего не произошло.

— Не сработало, — отметила Альдис, чувствуя, как губы против воли расплываются в ухмылке.

— Я так и думал.

— Ну, хоть попытались.

— Послушай, — с ядовитой улыбочкой начал Хельг. — А ты бы могла чистить мне сапоги до конца учебы каждый день?

Альдис оторопела:

— Чего?

— Говорю — могла бы ты чистить мне сапоги до конца учебы каждый день?

— Одна такая уже предлагала мне чистить, — ответила девушка, ощущая, как в груди поднимается обжигающе-холодная ярость. — Тебя послать туда же или подальше?

— Ну, может, хотя бы попытаешься? Ты же у нас сторонница таких методов решения проблем.