Птичий глаз

— Ты умный сильно? Партизана из себя строишь? Так я сейчас быстро дурь эту из тебя выбью. Кто тебе за это спасибо скажет? Твой батя или та девчонка? — мужчина обернулся на своего товарища, что рылся в ящике. — Мельник, поищи девчонку. В доме ее нет, иначе он бы уже запел. А значит, где-то в округе. Поезжай, прокатись, а я с ним закончу.

Второй мужчина, что за это время не проронил ни слова, вышел из дома, и Скворец услышал, как загудел мотор. Все звуки до него доносились словно через пелену, словно уши заложило, как под водой, и вынырнуть никак не получалось. Нельзя показывать, что страшно. Нельзя, чтобы они видели, как сильно он боится их. Нельзя самому принимать этот страх, иначе маска альтруиста и героя мигом рухнет, и он останется всего лишь случайной жертвой обстоятельств. Мальчиком, который хотел, чтобы его семья была в безопасности. Подростком, на чьи плечи взвалили обязанность быть защитником, подобно сторожевой собаке. Сложно строить из себя защитника, когда сам до боли в горле нуждаешься в защитнике.

— Говорить сам ты не хочешь. Хорошо, — в руке мужчины блеснул нож с резной рукоятью из кости с различными завитками. — Я своего рода волшебник, умею заставлять людей говорить. Этот нож уникален. Его лезвие настолько острое, что может без труда перерезать горло человеку. Если этим ножом слегка провести по коже, то он тут же разрежет ее, — он продемонстрировал это, и на подушечке его пальца выступила кровь. — Но если всадить этот нож немного глубже, то можно повредить важные органы. Хочешь, покажу?

В одно действие мужчина разорвал на Скворце рубашку, обнажая перед собой его вздымающуюся грудь. Скворец зажмурился, надеясь, что сейчас все закончится. Лезвие ножа аккуратно скользило по ребрам, животу, груди и совсем рядом с шеей. Сначала было почти не больно. Но потом каждый порез заныл, защипал, и жгучая боль по всему телу окутала его с такой силой, что хотелось кричать что есть мочи. Когда Скворец открыл глаза и взглянул вниз, он не сразу понял, что смотрит на себя. Порезы понемногу кровоточили и уже залили штаны. Среди всего этого месива невозможно было разобрать, где порез, а где просто стекшаяся кровь. С каждым вздохом, когда его грудь наполнялась воздухом, кровь текла сильнее. Было видно, как крупные капли наливались на ране, а потом падали по начерченной дорожке вниз. Шок притуплял боль, но от вида собственного тела, превратившегося в кусок кровавого мяса, Скворец не смог сдержать крик. Молодое тело здорового парня стало похожим на тушу поросенка, которую только что освежевали. Его охватили рыдания и дрожь, что только сильнее провоцировала кровотечения.

— Уже сдался? Мы же только начали, — мужчина прокрутил нож между пальцев.

— Пожалуйста, хватит, я не знаю, где деньги.

— Ложь.

— Я правда не знаю. Мне больно. Мне страшно.

— Тебе страшно? — мужчина поднялся на ноги и обошел Скворца вокруг. — Наверное, мучительно смотреть, как тебя режут. Наверное, очень страшно терпеть эту боль, зная, что она не прекратится. Хочешь, я закончу эти мучения?

У Скворца не осталось сил. У него не было сил оставаться героем, которого растил Филин. Он снова вернулся в детский дом, когда его избивали ногами, душили подушкой, не слушая мольбы о пощаде. Сколько раз он плакал, чтобы его отпустили? Сколько раз получал скакалкой по ладоням за то, что стащил кусок хлеба, когда его наказывали? Все эти воспоминания снова плыли на поверхности, прорвавшись из-под толстого слоя льда лет жизни с Филином.

— Хочу! — он поднял взгляд на мужчину. — Я умоляю, прекратите.

Вспышка. А после резкая боль где-то изнутри. Он не сразу понял, что произошло, пока не почувствовал горячую лужицу крови, стекающую по правой щеке. Правая сторона лица горела с такой силой, будто прямо сейчас на ней полыхает лужа керосина. Скворец закричал, что есть сил и согнулся пополам, чтобы хоть на секунду постараться унять нарастающую боль. Никакой шок не спасал от этой агонии, а осознание того, что произошло, делало только хуже. От резких движений порезы снова начинали гореть, и Скворец, наверное, не мог назвать ни одной части тела, что не болела бы. Его трясло, словно он простоял на морозе в одних трусах несколько часов. Эта кровавая дорожка вела только по одному пути — к смерти. И дорога эта была долгой и мучительной.

Страх, боль, обида и ненависть смешались в одно сплошное месиво, а понимание, что сейчас руки Скворца связаны и он не может помочь даже себе, делали его только злее. Он сжал челюсть с такой силой, что почувствовал скрежет зубов. Скворец вскинул голову и посмотрел в глаза мужчине, что стоял, самодовольно сложив руки перед собой. Лицо мучителя расплывалось, а после вновь превращалось в четкую картинку. Он наклонился к парню и обхватил его подбородок. Грубые пальцы под перчатками крепко обхватывали ноющую плоть и причиняли боль одним своим касанием.

— Скажешь, где деньги?

— Я вас всех убью, — плевок с густой крови оставил след на подбородке мужчины.