Птичий город за облаками

Ночью сильный ветер разогнал дым, и утро ясное. Чертополох кивает лиловыми головками, всюду гудят насекомые. Тысячи сосен подступают к участку, взбираются на горный склон и качаются, как будто дышат. Вдох-выдох. Вдох-выдох. До яйцевидного валуна девятнадцать шагов через высокую, по пояс, траву, и к тому времени, как Сеймур на него влезает, сорока уже перелетела на ветку у края леса. На валуне пятна лишайника – бежевые, зеленые, ярко-оранжевые. Здесь все такое удивительное. Огромное. Живое. Происходит у тебя на глазах.

В двадцати шагах от валуна Сеймур натыкается на провисшую колючую проволоку между двумя столбиками. За спиной у него сдвижная дверь, кухня, дедушкина микроволновка; впереди – три тысячи акров леса, принадлежащего техасской семье, которую никто в Лейкпорте в глаза не видел.

Чьюк-юк, чьюк-юк, зовет сорока.

Так легко нырнуть под проволоку.

Под деревьями свет совершенно другой: новый мир. С веток свисают бороды лишайника, сверху проглядывают кусочки голубого неба. Вот муравейник в половину Сеймурова роста, вот гранитная глыба размером с мини-фургон, вот кусок коры, который точно подходит к его груди, как доспех Старбоя.

На половине пути от дома к вершине холма Сеймур выходит на поляну, обрамленную пихтами. Посередине поляны мертвая сосна тянется к небу, словно из-под земли лезет многопалая рука великаньего скелета. Сверху планируют десятки сорванных ветром двойных иголочек. Сеймур ловит одну, воображает, что это человек с крохотным тельцем и длинными тонкими ногами. Иголочный человечек идет через поляну на цыпочках.

Под мертвым деревом Сеймур строит Иголочному человечку домик из коры и веточек. Он укладывает внутрь матрасик из травы, когда в десяти футах над головой раздается крик привидения.

И-и? И-и-ит?

Каждый волосок у Сеймура на руках встает дыбом. Сова так слилась с деревом, что Сеймур лишь после третьего крика находит ее глазами, а когда находит, то ахает.

Она моргает три раза, четыре. В тени, у самой коры, сова исчезает, стоит ей закрыть глаза. Потом они открываются, и она материализуется снова.

Она ростом с Тони Молинари. Глаза у нее цвета теннисных мячиков. Она смотрит прямо на Сеймура.

Сеймур смотрит вверх от подножия мертвого дерева, а сова смотрит вниз, и лес дышит, и что-то происходит: рев – беспокойное рокотание, которое Сеймур слышит краем уха каждую минуту, когда не спит, – умолкает.

«Здесь есть волшебство, – как будто говорит сова. – Надо только сидеть, дышать и ждать, и оно тебя найдет».

Он сидит, дышит и ждет, а Земля за это время пролетает еще тысячу километров по орбите. Узлы, что всю жизнь были затянуты внутри мальчика, развязываются мало-помалу.

Когда Банни его находит, в волосах у нее кора, на форменной рубашке – сопли. Она рывком поднимает его на ноги, и Сеймур не знает, сколько времени прошло – минута, месяц или десять лет. Сова исчезает как дым. Сеймур оборачивается глянуть, куда она улетела, но ее нет, она всосалась в глубину леса, а Банни трогает его волосы и плачет навзрыд: «…собиралась звонить в полицию, почему ты не сидел дома?..», бранится нехорошими словами, тащит его домой через лес, рвет свои джинсы о колючую проволоку; микроволновка в кухне пищит без остановки, Банни говорит по телефону, менеджер Стив ее уволил, она бросает трубку на оранжевый диванчик, сжимает Сеймуру плечи так, что он не может вырваться, говорит: «Я думала, мы с тобой стараемся вместе», говорит: «Я думала, мы команда».

Ночью, когда Банни ложится спать, Сеймур на цыпочках подходит к окну, распахивает раму, высовывает голову в темноту. Ночь источает резкий луковый запах. Кто-то тявкает, кто-то повторяет: чив-чив-чив. Лес прямо здесь, сразу за колючей проволокой.

– Верный Друг, – говорит Сеймур. – Я назову тебя Верный Друг.

Зено

Внизу взрослые в тяжелой обуви топчутся по гостиной миссис Бойдстен. Пять игрушечных солдатиков фирмы «Плейвуд пластикс» выбираются из жестяной коробки. Солдатик 401 ползет с винтовкой к изголовью; 410 тащит противотанковое орудие через складку на покрывале; 413 оказался слишком близко к батарее, и у него оплавилось лицо.

Пастор Уайт с усилием взбирается по лестнице, неся тарелку ветчины и крекеров. Отдуваясь, садится на маленькую кровать. Берет солдатика 404, того, который вскинул винтовку над головой, и говорит, что не должен рассказывать это Зено, но в тот день, когда отец Зено погиб, он в одиночку отправил на тот свет четверых япошек.

У основания лестницы кто-то спрашивает: «Гуадалканал – это где?», а другой голос отвечает: «Я этих названий не различаю», и снежинки проплывают за окном. На долю секунды мама Зено спускается с неба в золотой ладье, и, пока все смотрят в обалдении, они с Афиной забираются к ней, и мама везет их в Небесный Город, где лазурное море разбивается о черные скалы, а на каждом дереве висят теплые от солнца лимоны.

И вот он уже снова на латунной кровати, и пастор Уайт, от которого воняет лосьоном для волос, волочет солдатика 404 по покрывалу, а отец уже никогда не вернется.