Птичий путь

Обычно этот сторож к полуночи обходил территорию, потом выпускал кавказскую овчарку и ложился спать в гардеробной, сразу у черного хода. С собакой поладить было легче: старый пес плохо видел, слышал и ничего уже не чуял, пугая лишь своим грозным видом и беспричинным, внезапным лаем для острастки. Охрана в музее содержалась скорее для показухи, чтобы не вызывать лишних подозрений; настоящей стражницей тут была престарелая Валга, что жила теперь в чердачной летней комнате флигеля. Это она привела в исполнение приговор вершителя судеб, нарядила Сколота в смирительную рубашку, выбила память дорог – способность к ориентации в пространстве – и свела потом на вокзал. Иногда днем она вязала на спицах у черного хода музея, являясь как бы олицетворением одной забытой вещи – добродушной, домашней бабушки-сказочницы, возле которой все время крутились дети, оставляемые родителями на время экскурсии, или подменяла захворавших смотрительниц. Чаще сидела в зале времени, где были разнокалиберные старинные часы.

Основной урок Валги начинался ночью, когда она возносила над музеем обережный круг, преодолеть который не удавалось ни одному изгою. Внешне это выглядело как цепь случайностей, нелепых совпадений, череды мелких событий, которые преграждали путь всякому, кто намеревался забраться на охраняемую территорию. Подросткам, вздумавшим потусоваться в ночном парке, было невдомек, отчего кто-то повис на заборе, почему взорвался баллон с пивом, с какой стати смелых девиц вдруг обуял ужас, они завизжали и наотрез отказались от приключений. А у тех, кто пытался попасть в музей с реки, неожиданно лопалась резиновая лодка, тонули непотопляемые весла, отказывал мотор или необъяснимо пропадала всякая охота забираться в старую помещичью усадьбу. Ежели появлялся особо дерзкий, бросавший вызов обстоятельствам, такого обычно находили где-нибудь далеко от обережного круга, чаще на вокзалах и железнодорожных путях, в полном физическом здравии, но напрочь лишенным памяти. Даже термин для таких придумали – внезапная амнезия…

Дара Валга не заботила Сколота, поскольку подобные круги его не держали, однако сторож, видимо все-таки предупрежденный научным руководителем, до половины четвертого утра бродил со своим псом вокруг здания и даже тропинку натоптал вдоль клумб у парадного фронтона. Согнала его лишь предутренняя обильная роса – вымок до пояса и удалился сушиться. Тем часом Сколот зашел через кусты от реки, поднялся на высокий берег и наконец-то забрался под карниз, втащив на шнурке воду и траву. И только здесь обнаружил забитое фанерой и закрашенное полукруглое окно, которое когда-то венчало всю ширину портала. Один его сегмент был под самым карнизом, гвозди давно перержавели, и он легко отогнул край – открылось пыльное, замусоренное птичьим пометом пространство на толщину стены, которое также заканчивалось фанерой, приколоченной теперь с внутренней стороны. То есть, если ее вытолкнуть, путь в музей будет свободен, и даже сторож ничего не услышит, поскольку окно наверняка выходит на лестничную площадку второго этажа.

Обрадованный таким открытием, Сколот соорудил гнездо, но прежде чем лечь, вскарабкался на атлета и осторожно заглянул в каминный зал Стратига. Однако багровое от восхода стекло превратилось в зеркало, и он увидел лишь свое собственное отражение: прильнуть вплотную мешал широкий сливной козырек подоконника. В любом случае появление вершителя судеб теперь не могло остаться незамеченным, а в этой засаде можно безвылазно просидеть хоть неделю и в нужный момент внезапно предстать перед ним, проникнув в музей прямо из засады, – с этой мыслью Сколот залез в убежище и уснул.

А проснулся от грохота, визга электрического инструмента, лая собак и гортанной речи. Невидимое солнце уже поднялось высоко, и первой мыслью было – проспал что-то важное. Он выглянул из-под навеса и узрел перед главным фасадом десятка полтора рабочих в оранжевой униформе и грузовик: кажется, собирались красить фасад, разгружали металлические леса, косили траву, скребли шпателями колонны портала и стены, а со вскрытых парадных дверей обдирали шлифмашинкой старую краску. Несколько человек разносили торф на клумбы, отсыпали гравием дорожку, и еще дальше целая бригада начинала восстанавливать давно утраченную лестницу к воде. На самой же реке буксир подводил к берегу зеленый военный понтон, вероятно вместо причала.